не очень плохая. Общий вывод был таким, что магазин Истровской до всей этой денежной авантюры устойчиво стоял на ногах и вполне способен был рассчитаться с банком по кредиту, если бы Алла еще не оформила дополнительный денежный заём. В принципе, она все оформила правильно. Договор, заключенный ею с предполагаемым директором мебельной фабрики, при условии его выполнения полностью обеспечивал нормальный экономический баланс. Но в сложившихся обстоятельствах исполнение условий кредитования банком приводило к неисполнению договора займа, а исполнение договора займа приводило к долгу перед банком. Попытка же разбросать средства по двум договорам приводила к общей задолженности. Залоговые обязательства перед банком полностью уничтожали бизнес Истровской.
У Аллы по всем направлениям была проигрышная позиция. Магазин самостоятельно не был способен на исполнение договоров в течение установленных сроков. Но Хавин вполне мог изменить все. Достаточно было отсрочить исполнение по договору займа на пару-тройку лет. В этом случае магазин Истровской имел бы возможность в первую очередь рассчитаться с банком по кредиту, а потом начать расчеты по договору займа. Был еще вариант: поглотить магазин Аллы, взяв на себя ее долги.
То есть выход просматривался. Но в любом случае следовало принять решение по самой Истровской. Все, кто присутствовал на совещании, ждали, что скажет Павел Сергеевич. А он молчал. Казалось, судьба Аллы предрешена. Ведь знали, как жёсток Хавин в бизнесе. Но Адаевский догадывался, что Павел хотел сначала переговорить с нею. Анатолий все больше склонялся к тому, что расставлять виселицы не следовало, ибо за несколько лет работы Алла зарекомендовала себя очень хорошо, а на этот проступок можно было посмотреть с разных сторон, и даже глазами его жены Людмилы.
Хавин глянул на время и поднялся из-за стола:
– Уже поздно. Отложим решение вопроса до завтра. Сейчас поедем ужинать, – повернулся к Анатолию. – Ты как на это смотришь?
Адаевский согласился с ним.
Скоро их машины подъехали к ресторану. В дверях встретил официант и проводил к ближайшему столу. Перед Хавиным положили меню, но он попросил, чтобы заказ сделал Анатолий. А сам стал осматриваться.
Зал большого размера заполнен наполовину. Негромкая музыка.
Павел повел глазами по посетителям. Все одеты просто, без изысков, в основном молодежь. Взгляд наткнулся на Истровскую. На ней был синий брючный костюм и зеленая блузка. Она сидела к нему боком и смотрела на бокал с соком. Он узнал ее сразу. Обратил внимание, что она неподвижна, как восковая фигура.
Алла никого вокруг не видела. За одним с нею столом сидела девушка. То и дело отрывалась от еды и поднимала глаза на Истровскую. Но Алла и ее не замечала.
Хавин стал со стула. Адаевский не понял его, но, глянув, куда тот направлялся, увидал Истровскую и отодвинул меню.
Она оторвала глаза от бокала с соком лишь тогда, когда Павел уже стоял рядом. Подняла лицо. Их глаза встретились, и долго не отрывались друг от друга. В зрачках у Аллы на миг появилось удивление, и тут же его сменила какая-то внутренняя тоска, которую не мог не заметить Хавин.
– Вы совсем не изменились, Алла, – сказал он.
Это было неправдой. И он, и она знали, что это неправда. Пять лет наложили свой отпечаток на каждого из них. Каждый из них смотрел друг на друга другими глазами. И у каждого из них внутри что-то защемило.
– Вы разрешите? – спросил он, отодвигая свободный стул.
Странный вопрос. Почему она недолжна разрешить?
Он сел.
Она продолжала смотреть на него безотрывно и грустно, замечая в морщинках его лица тихую усталость. Нерабочую усталость. Интуитивно почувствовала, что ничего хорошего в его личной жизни, как и в ее, нет. И это показалось ей странным. Но эта усталь, это утомление как будто сближало их.
Прерывая молчание, он буднично, как будто ничего не знал о том, что произошло, и будто за спиной не было пяти бесконтактных лет, спросил:
– Как поживаете, Алла?
Его вопрос вывел ее из оцепенения. Она шевельнулась и подумала, что она и сама хотела бы знать, как она поживает, вернее, как она теперь будет поживать. И еще она подумала, что надо было ей не заезжать в этот ресторан, чтобы не встречаться сегодня с Хавиным, ибо сейчас не готова к такой встрече. Но ведь она никак не ожидала, что Павел тоже появится здесь. Тем не менее случилось то, что случилось: тот уже сидел возле и ждал ответа на свой вопрос. Ей нужно было что-то отвечать. Но что теперь она могла ответить ему? Ничего. Однако слова сами вырвались из глубины души:
– Ах, Павел, Павел, разве это жизнь? – Сделала короткий вздох. – Маета одна. Опостылело все, Павел! Как будто мне сто лет. – Алла не вспоминала сейчас о ревизии, все как-то разом перемешалось в сознании: и прошлое, и настоящее, и будущее. Но особенно тяжелым осадком давила на душу вся прошлая жизнь, не хватало воздуху, не хватало мыслей, не хватало покоя. Казалось, что перестало ощущаться собственное тело.
И голос Хавина пробился, будто сквозь пробки в ушах:
– Вы еще молоды, Алла.
По стройному телу Истровской волной прошла дрожь. Все так странно. Немыслимо. Неправдоподобно. Ей-то чудилось, что она постарела на сто лет, что груз этих годов ссутулил и согнул ее, а Хавин утверждал обратное. Может быть, она действительно еще сильна, но ведь сейчас дело совсем не в этом:
– Молодость ни при чем, Павел, – отозвалась Алла и зябко поежилась. – Обман и ложь убивают. Я опустошена. – Это было сказано так искренне и так печально, что грусть, как паутина, повисла над столом.
Девушка, сидевшая напротив Истровской, изумленно прекратила жевать, настороженно посмотрев сначала на Хавина, а затем на Аллу.
Лицо Истровской было безрадостным, но молодым и красивым. Хавин не льстил ей, он далек был от этого и говорил не для того, чтобы подбодрить Аллу, а чтоб хоть немного оживить, поднять ей настроение. Спросил:
– Но любить-то вы еще не разучились? – Помнил, как она яростно плескала страстью, и не верил, что эта ярость не сохранялась в ней.
Алла покачала головой, теперь она вовсе не была убеждена, что хочет этого. Просто сейчас это совсем не имело никакого значения для нее. Всю предыдущую жизнь разменяла на любовную страсть, а в ответ получила другим концом. Больно, безжалостно, жестоко. Теперь ненавидела любовь, не хотела слышать о ней, не видела в ней никакого проку, кроме горечи и извращения. Вздохнула:
– Что от этого толку? – обронила. – Любви нет, Павел! Может быть, у вас с Мариной все иначе, только надолго ли?
Хавин мгновенно потускнел, руки
