— Не помешал, — ответил наконец Джеральд, снимая очки и одаривая Ника быстрой и холодной улыбкой.
— Хорошо… — пробормотал Ник, чувствуя, что слова как-то растягиваются у него во рту. — Я только на минутку.
Джеральд хмыкнул так, словно хотел сказать: «Ну нет, друг дорогой, минуткой ты не отделаешься!» Он положил очки на стол и подошел к окну. На нем были саржевые брюки для верховой езды и желто-коричневый свитер с вырезом, как у матроски: то и другое вместе производило впечатление походной простоты и воинственной решимости. Возможно, Джеральд уже обдумывал пути возвращения наверх. Как это ни глупо, Ник чувствовал себя польщенным от того, что ему позволено видеть Джеральда в домашнем наряде — и в то же время почти с ужасом понимал, что знает Джеральда наизусть и что ему с ним скучно. Джеральд молчал, невидящим взором глядя в сад. Ник тоже молчал, вцепившись в высокую спинку кресла: все оказалось именно так трудно, как он думал, он страшился того, что может сказать Джеральд, но не решался заговорить первым.
— Как Уани? — спросил Джеральд.
— О… — Ему показалось, что в вопросе таится какая-то ловушка. — Вы ведь знаете, он ужасно болен. Говорят, нет никакой надежды.
Джеральд задумчиво кивнул, словно подтверждая, что это вполне естественно.
— Бедные его родители. — Он повернулся к Нику, как будто проверяя, способен ли тот на сострадание к родителям Уани. — Бедняги Бертран и Моник!
— Да…
— Сначала одного сына потеряли… — Оба услышали в этой фразе голос уайльдовской леди Брэкнелл, и Джеральд, испугавшись каламбура, поспешно сменил курс. — Да, такое даже вообразить себе трудно.
Он медленно покачал головой и снова сел за стол. Лицо у него было натужно-серьезное, словно у человека, который изо всех сил пытается сдержать смех; так Джеральд обычно выражал сострадание.
— И для девушки тоже просто ужасно.
Ник не сразу понял, о ком он говорит.
— Вы хотите сказать, для Мартины?
— Для его невесты.
— А… да, но дело в том, что она никогда не была его девушкой.
— Естественно, они собирались пожениться.
— Может быть, и поженились бы, Джеральд, но это все был обман. Она ему никто. Платная компаньонка.
Джеральд задумчиво пошевелил бровями, переваривая эту информацию. Ник вдруг сообразил, что никогда прежде Джеральд не расспрашивал его о подробностях гомосексуального житья-бытья, предпочитая обходить эту тему молчанием. И пожалуй, сейчас не лучшее время начинать такой разговор.
— Конечно, мне будет его очень не хватать, — с нервным смешком добавил Ник.
Джеральд придвинул к себе стопку документов, уложил их в портфель и застегнул молнию. Затем поднял взгляд на фотографии Рэйчел и премьер-министра, словно прося их о поддержке.
— Напомни-ка мне, — сказал он, — откуда ты здесь появился.
Ник не совсем понимал, как отвечать на такой вопрос. Пожав плечами, он сказал:
— Ну, как вы знаете, мы с Тоби подружились, и он привел меня сюда.
— Ага, — протянул Джеральд, по-прежнему не глядя на него. — И ты действительно был другом Тоби?
— Конечно, — ответил Ник.
— Странная у вас дружба, тебе не кажется? — И он бросил на Ника быстрый взгляд.
— Нет, не кажется.
— Он, оказывается, ничегошеньки о тебе не знал.
— Но, Джеральд… это же я! Я же не какой-нибудь пришелец из космоса! Мы с ним три года проучились вместе!
С этим Джеральд спорить не стал — он развернулся вместе с креслом и снова уставился в окно.
— И тебе у нас всегда было уютно, верно?
— Конечно… — с трудом выдавил Ник.
— Мы к тебе были очень добры, по крайней мере, мне так кажется. Так? Ты вошел в нашу жизнь — в самом широком смысле слова. Благодаря нам познакомился со множеством интересных людей. Поднялся, можно сказать, на высочайший уровень.
— Да, разумеется. — Ник судорожно вздохнул. — Отчасти поэтому я страшно сожалею о том, что произошло, — и добавил робко и серьезно, — ну, понимаете, об этом последнем эпизоде с Кэтрин.
Джеральд сдвинул брови; он явно не ожидал и не желал извинений, тем более переплетенных с соболезнованиями по поводу его дочери. Однако сдержался и сказал только:
— Боюсь, ты никогда не понимал мою дочь.
— Мне кажется, — отвечал Ник, — человеку, который сам не страдает от чего-то подобного, вообще трудно понять природу ее болезни, я имею в виду, не в какой-то отдельный момент, а вообще, день за днем. Я знаю только одно: она по-прежнему любит и вас, и Рэйчел, несмотря на то что нанесла вам… такой удар. В период маниакального возбуждения она живет в мире, где возможно все. И в сущности, что она такого сделала? Просто сказала правду.
Кажется, его слова заставили Джеральда задуматься — он нахмурился и немного помолчал; но затем, совсем как в телеинтервью, продолжил гнуть свою линию, не обращая внимания на возражения и неудобные вопросы.
— Скажи мне, пожалуйста, тебе не казалось странным, что ты, гомосексуалист, сблизился с такой семьей, как наша?
Ник подумал: да, это было необычно, в этом-то и заключалась красота. Но вслух сказал:
— Я только сторожил дом. Это Тоби предложил, чтобы я к вам переехал. — И, решившись на дерзость, добавил: — С тем же успехом можно сказать, что вы сами приблизили меня к себе.
— Я все обдумал, — сказал Джеральд, — и, как мне представляется, понял, что произошло. Это обычная история, об этом везде пишут. Своей семьи у тебя быть не может, поэтому ты сближаешься с чужой семьей. А через некоторое время начинаешь завидовать, потому что у нас есть то, чего у тебя никогда не будет, плюс еще твое происхождение… в общем, настал момент, когда ты не мог больше этого выносить — и в результате вот так нам отомстил. А ведь ты знаешь, — он развел руками, — мы от тебя ждали только одного — верности.
Слова Джеральда поразили Ника своей несообразностью; ничего, решительно ничего похожего он не думал, не чувствовал и не делал. А в следующий миг он сообразил, что Джеральд и сам не верит ни единому своему слову — просто делает свое дело, превращает домашнего ягненка в козла отпущения. Для него это самый естественный выход. Спорить не было смысла, и молодой человек, отчаянно вцепившийся в спинку кресла, раздираемый ужасом, изумлением и горем, вовсе не собирался спорить — но какой-то другой Ник открыл его рот и сказал его голосом:
— Я даже отдаленно не представляю, о чем вы говорите, Джеральд. Но, должен заметить, рассуждения о верности в ваших устах мне кажутся странными и неуместными.
Никогда прежде он не решался критиковать Джеральда. Сам Джеральд, как видно, тоже это сознавал, и неожиданная атака Ника изумила его до полной потери самообладания.
— Это уж точно, ты, мать твою, не представляешь, о чем говоришь! — Он вскочил, но взял себя в руки, сел и продолжал с усмешкой: — Да как ты смеешь равнять себя со мной? Мои дела — со своей грязью? Кто ты вообще такой, твою мать? Какого х… ты здесь делаешь?
