что это журналисты ТАСС.
— Пусть немедленно звонят в корпункт, обеспечьте их безопасность! — попросил я.
— Это будет трудно сделать, — ответил командующий Царандоя. — К Пагману подтягиваются душманы из соседней провинции!
Понимая, что небольшому отряду «защитников революции» и солдат Царандоя Пагман не отстоять, я с ведома посла запросил помощи у нашего армейского командования. Для вылета в Пагман подготовили вертолеты для вызволения журналистов, но всю ночь и утром шел снег. Пришлось просить помощи в МВД ДРА. Начальник службы безопасности успокоил меня, сказав, что в Пагман пойдет танковая рота, которая доставит туда подкрепление и продукты.
На блокпосту около Кабула я встретил танковую колонну. Из БТРов выпрыгнули взволнованные и испуганные горе-корреспонденты. За рулем «Жигулей» сидел командир роты, который, улыбаясь, передал мне ключи от машины.
Посол Табеев на следующий день поставил перед заведующим корпункта ТАСС Ю. Волковым и мной вопрос: «Что делать с нарушителями? Придется откомандировать!»
Тогда Волков взмолился, так как оставался один без журналистов. Решили отправить в Союз только одного из корреспондентов, который был инициатором поездки в Пагман.
Ситуации, связанные с безопасностью советской колонии в ДРА, требовали каждодневной заботы посольства. Рабочий день офицера безопасности начинался с беседы с послом. Обсуждался прошедший день и события, связанные с ним. Намечались текущие задачи. В большой колонии (к этому времени более 7 тысяч человек) всегда что-нибудь случалось. Мне часто приходилось решать вопросы, не входившие в мою компетенцию, а бывшие прерогативой резидента КГБ или ГРУ.
Часто к послу за помощью по вопросам обеспечения безопасности обращались представители дружественных стран: чехи, поляки, венгры, кубинцы и др. Некоторым по указанию посла я передал из своих арсеналов оружие, помогал обеспечивать безопасность их посольств. Меня часто приглашали на дипломатические приемы в числе других дипломатов. Получалось так, что без моего согласия на приемы никто не ходил.
Тем временем обстановка в стране осложнялась. Племенной уклад афганских провинций и их обычаи не учитывались в мероприятиях правительства. Наши знатоки ислама не могли существенно помочь в изменении ситуации. Простые афганцы поверили в революцию в апреле 1978 года, хотя в далеких провинциях не знали толком, что произошло в Кабуле. Заявления правительства о земельной и водной реформах возродили у крестьян веру, что они получат то, что им обещал Дауд еще в 1973 году, потом Амин, боровшийся с муллами. Но доверия к новому правительству не было, поскольку оно пришло к власти на штыках чужеземцев. Историческая ненависть к интервентам и объявленная священная война с неверными объединили афганский народ. Эти настроения использовали лидеры различных партий, окопавшиеся в Пакистане и зоне свободных племен. В созданные там центры подготовки вербовались беженцы из Афганистана, число которых катастрофически росло и к 1982 году насчитывало более трех миллионов. Моджахеды свято верили в правоту своей борьбы. У убитых находили амулеты, на которых было написано, что он умер за ислам и ему открыта дорога в рай. В центрах подготовки оказалось немало военных, которые бежали туда после апреля 1978 года. Появились там и иностранные инструкторы. Оружие поступало из Пакистана.
Вернувшись из Афганистана, я читал в материалах Института стратегических исследований США, каким образом американцы снабжали моджахедов оружием. США после ухудшения отношений Советского Союза с Египтом и перевооружения его армии предложило правительству Мубарака передать советское оружие Пакистану. Оттуда оно поступало моджахедам. Боеприпасами они обеспечивали себя за счет 40-й армии, нападая на склады и транспортные колонны.
До 1978 года афганцы верили в добрые чувства советских людей — «шурави», любили и уважали их. После декабря 1979 года и ввода войск они увидели в нас чужеземцев, посягнувших на их веру и независимость. Афганцы забыли все доброе, что мы делали для них. Они охотно принимали помощь чужеземцев, но при этом всегда хотели сохранить свою самобытность и независимость.
Многочисленный советский аппарат советников не мог изменить древние устои афганского общества. Слепо следуя идеалам интернационализма и перенося свой опыт со всеми его изъянами и ошибками на афганскую землю, они забывали одно: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».
Все усилия посольства, представительств ГРУ, КГБ и МВД, резидентуры, советнического аппарата были направлены к одной цели — укрепить НДПА, создать боеспособную армию и правоохранительные органы, обеспечить экономические предпосылки для построения нового общества. Москва сделала ставку на Бабрака Кармаля и его команду, к сожалению, не уделяя внимания другим прогрессивным силам и движениям, которые в это время существовали в Афганистане. Наиболее влиятельной тогда была Рабочая организация трудящихся Афганистана (РОТА). Она родилась на севере страны, в провинциях, прилегающих к нашим республикам Средней Азии. Ее основу составляли таджики и узбеки. В отрядах моджахедов они боролись за независимость страны против советских «оккупантов». Известным командиром в северных провинциях ДРА был Ахмад Шах Масуд.
После смерти лидера РОТА Бадахши секретарем партии стал Усмани, наполовину таджик, его родственники жили в Душанбе. В РОТА он возглавлял контрразведывательный отдел. Во времена бесчинств Амина меня познакомил с ним мой хороший товарищ Ю. Самарин. Я помог Усмани покинуть Кабул и уехать в Душанбе. После декабря 1979 года он вернулся в Кабул и наши контакты возобновились. Усмани находился на полулегальном положении и знал о негативном отношении Бабрака Кармаля к РОТА. На встречах он передал мне программные документы партии и просил о помощи. Документы РОТА были отправлены в Центр, в том числе по линии советского посольства в ЦК КПСС.
Ответа Москвы об отношении к этой организации я так и не дождался. Усмани был готов передать нам списки всех боевиков, которые выступают в отрядах моджахедов, при условии, что о них не узнает Наджибулла (министр госбезопасности). Бабрак Кармаль догадывался о наших конспиративных встречах с представителем РОТА и насмешливо спрашивал: «Зачем вам этот запасной гарнитур?» Только значительно позднее я узнал, что РОТА была легализована, а Усмани стал министром юстиции.
Деятельность офицера безопасности в Афганистане оказалась весьма многогранной. Порой она выходила за рамки должностных обязанностей. Не было никаких инструкций, регламентирующих круг моих задач. Одновременно я был сотрудником внешней разведки и подчинялся резиденту. После организации в Афганистане представительства КГБ мое положение осложнилось. Соподчинен-ность резидентуры и представительства долго не решалась в Центре. Это не способствовало делу. Часто одна и та же информация шла по двум каналам, а источником ее являлся один и тот же человек. Элемент конкуренции существовал между оперативными работниками резидентуры и советниками КГБ.
Многое решали личные отношения офицера безопасности с резидентом. У меня сложились с самого начала командировки хорошие отношения с резидентом Вилиором Гавриловичем Осадчим. Большую помощь мне оказывали руководители представительства КГБ Л. П. Богданов, В. А. Чучукин
