— Он? — упырь оглянулся на сей раз на коня своего, и только теперь панна Ошуйская увидела человека, к спине этого коня привязанного. Сперва она решила, что человек мертв и изготовилась лишиться чувств, но тот дернулся и застонал протяжно. — Поверьте, он виноват, еще как виноват…
От обморока панну Ошуйскую удержало любопытство. Все ж не каждый день, вернее ночь, случается ей встретиться с созданием тьмы. И заодно уж предстал пред взором внутренним пан критик, точнее презрительная гримаска, которым встретит он ее поэму. И наверняка станет говорить всякие гадости, мол, что героиня страдает постоянно… на то она и героиня, чтоб страдать.
Или что упыри так себя не ведут.
Будто у него самого упыри знакомые имеются… а вот у панны Ошуйской аккурат имеются. И будет грешно не воспользоваться этакою оказией.
— Скажите, — панна Ошуйская потупилась и возблагодарила богов, что жертва ее темного поклонника вела себя пристойно — не кричала и не умоляла о помощи… — Вы его в логово волочете?
— В логово, — не слишком-то охотно подтвердил упырь.
— И там пожирать станете?
Жертва дернулась и заскулила громче. Это с ее стороны было вовсе невежливо, прерывать чужую беседу.
— Или сперва подвергнете мучениям?
Жертва заерзала сильней, однако кожаные путы удерживали ее крепко.
— Подвергну.
— И каким?
— А вам зачем?
— Для роману. Понимаете, в нем одна прекрасная и гордая девушка… — панна Ошуйская подняла очи к луне, что проглядывала сквозь пелену тумана. — Влюбится в упыря… нет, сначала она, конечно, не будет знать, что это упырь. Он ей не скажет.
— Разумно, — одобрил упырь.
— Да… это будет его тайна… страшная… его проклятье, от которого избавить сможет лишь сила истинной любви… — панна Ошуйская осознала, что к ней возвращается утраченное вдохновение. И сюжет поэмы, правильный сюжет, а не те бледные подобия, которые были до того, возникает сам собою. — Впервые они встретятся на балу… представьте, провинция… тихая такая…
Она не заметила, как упырь отступил в туман. Бесшумно.
Крадучись.
Жеребец его и тот старался ступать тихо, на цыпочках.
— …и новый сосед… старый дядюшка его помер… единственный наследник… конечно, с ним жаждали познакомиться все…
Туман сгустился.
И клочья его повисли на ограде, и на колючих ветках старого шиповника.
— …он же, томим проклятьем и жаждой крови, будет искать себе жертв… — панна Ошуйская вдруг осознала, что осталась одна. Конечно, упырь рассыпался лунным светом, исполнив свое предназначение. И панна Ошуйская нисколько не сожалела об этом исчезновении.
Все же прощаться с упырями она была не приучена…
Подобрав юбки, она спешным шагом направилась к дому, где ее ждал уютный кабинет, свечи и заветная тетрадь…
Глава 31. В которой события набирают оборот и все идет по плану, но не ясно, по чьему
Катарина ждала.
Ожидание давалось ей тяжелее обычного.
Она убралась в квартире.
…сегодня?
Он и без того долго ждал…
…и письмо написать стоит… или… ей не поверят на слово, потому что… дяде Петеру тоже не поверили, хотя он, кажется, был прав. Система привлекает именно таких вот… или не привлекает, но создает? Сложный вопрос. И мытье посуды отвлекает.
…пыль.
…шкаф.
Вещей немного. Если что и стоит забрать, то блокноты.
А деньги?
Неприятно осознавать, что она, Катарина, будет зависеть от совершенно чужого по сути своей человека. И вообще этот план безумен, как сама мысль о бегстве.
…Харольда взяли.
Позволили договорить и… до выяснения обстоятельств. Удобная позиция. И даже если получится доказать невиновность в убийстве, то… останется контрабанда.
…хищения в особо крупных размерах.
За окном темень.
Ночь на дворе. Поздновато для визитов. И значит, завтра?
Утром?
Днем?
Она ведь нужна ему… все еще нужна… это не сомнения и даже не ревность жертвы, которой предпочли другую… это надежда, что Катарина не ошиблась и…
…она все же пытается уснуть. И хрупкий клинок, прижатый к запястью — лучшее снотворное. Нож подарил дядя Петер, он крохотный совсем, из тех, которые можно зажать между пальцами, а потому есть шанс, что нож не заметят.
Ей нужен этот шанс.
И сон, который тревожен. Утро наступает с востока, ярким солнцем, которое в городе случается редко. И Катарина морщится, кривится, кляня себя за то, что не задернула занавески. Солнце коварно. Оно греет и подушку, и щеку, оно шепчет, что день нынешний будет чудесен, а потому стоит открыть глаза.
Катарина и открывает.
…половина восьмого.
…если бы с князем что-то случилось, ей бы сообщили… или… нет, он, тот, кто играет с Катариной, сумел бы припрятать сию удивительную новость… он бы…
Не думать.
Плита.
Длинные спички, что норовят треснуть да и зажигаются плохо, отсырели, видать. Газовый камень шипит, что гадюка. Отсырел. Истончился до полупрозрачности.
…стук в дверь раздался в четверть девятого. Надо же, какая любезность, ей позволили не только выспаться, но и привести себя в порядок.
— Привет, — Катарина вымученно улыбнулась. Она не самая лучшая актриса, а потому не стоит притворяться.
— Привет, — Хелег шумно вдохнул. — Ты одна? Войти можно?
Она посторонилась.
— А кого ты здесь ожидал увидеть? — Катарина позволила раздражению выплеснуться. В конце концов, она имеет на него права.
— Князя.
— Вчера уехал.
— Хорошо, — Хелег сел и сложил руки на коленях. — Я ничего не имею против, но в наших делах он все-таки чужак. Мне нужна ты.
— Я здесь.
Сердце ухает.
— Я вижу, — Хелег взъерошил волосы. — Прости, не знаю, с чего начать… мы с тобой… я понимаю, что ты рассчитывала на большее… и вообще…
Он вздохнул.
— Она пропала.
— Кто?
— Рарисс. Она из моих… подопечных. Умная девочка. Сирота… ловкая… бесстрашная…
Хелег тряхнул головой.
…ловкая и бесстрашная.
Рарисс.
Имя красивое, из старых. Сейчас редко кто дает детям старые имена. Сирота… ему по вкусу сироты. Пожалуй, сиротство в чем-то удобно. Избавляет от необходимости поддерживать отношения с чужими неудобными родственниками.
