После короткой паузы из-за решетки прозвучал ответ духовника:
— Нет, невозможно. Вылечиться медицинскими методами и сделать вид, что это было чудесное исцеление,— такого обмана церковь не потерпит. Извините.
Потрясенная и пристыженная, Эдит жалобно обратилась к зарешеченному окошечку:
— Отче, я в смятении. Что же мне делать?
— Для своего спасения? Как ваш духовник могу лишь посоветовать вам вновь возложить свои упования на милость Пресвятой Девы. Но понимаю и колебания, которые могут быть у вас по поводу этого пути. Ведь вы один раз уже поверили, что исцелены Ею, однако по какой-то неведомой нам причине исцеление не состоялось. С другой стороны, врач говорит, что медицина и хирургия дают вам больше шансов выжить. Выбор должны сделать вы сами.
— Значит, отец, мне лучше согласиться на операцию?
— Почему, бы и нет? Вполне возможно, что вы излечитесь и принесете еще много пользы на земле. Но чудесным свое исцеление назвать уже не сможете.
— Получается, как бы я ни поступила, мне приходится выбирать между двумя разновидностями смерти. Если я останусь в живых, мне больше никогда не быть чудо-женщиной.
На сей раз пауза оказалась продолжительнее. Но ответ все же последовал:
— Мы не считаем, что чудеса нисходят лишь на больных, получающих исцеления у грота. По безмерной милости Божьей на свете происходит и множество иных чудес. Совсем другое чудо свершится в Лурде на нынешней неделе. Разве не испытает чудо тот, перед кем предстанет Пресвятая Дева во время Ее Новоявления? Кто-то таким образом сам превратится в чудо. Это будет чудо-мужчина или чудо-женщина.
— Правда?
— Конечно. Этот человек, как ранее Бернадетта, навеки войдет в историю в качестве личности, наделенной чудесным свойством.
Кивнув, словно ее могли видеть, Эдит завершила свою исповедь:
— Я каюсь в своем грехе… в своих грехах… За то, что попросила своего врача… И вас просила… Об этих грехах и грехах всей своей жизни сокрушаюсь всем сердцем моим. А особенно о грехах себялюбия и жадности.
На это покаяние священник ответил автоматически. В качестве епитимьи он назначил ей прочитать двенадцать раз молитву «Богородице Дево, радуйся» и отпустил грехи.
Все кончилось. Эдит поднялась на ноги, вышла из исповедальни и нетвердым шагом двинулась по центральному проходу. Покидая церковь Святейшего Сердца Иисуса, она уже точно знала свой дальнейший путь.
Сейчас она позвонит Регги в ресторан, где просила его оставаться все это время, и прикажет ему известить доктора Клейнберга, что готова подвергнуться операции по новой методике доктора Дюваля. Операции и неизбежным после нее лишениям. Причем как можно скорее.
После этого она пойдет к гроту и станет молиться под нишей. Снова горячо молиться в надежде на то, что Дева Мария явится пред ней и спасет ее, прежде чем скальпель коснется несчастной плоти.
Чувствуя себя полностью раздавленной, Эдит заковыляла прочь. Лишь одна вещь тревожила ее мысли — голос священника в исповедальне. В нем было что-то неуловимо знакомое… Если бы этот голос звучал чуть четче, она могла бы поклясться, что принадлежит он не кому иному, как отцу Рулану.
14
СУББОТА, 20 АВГУСТА
Ранним утром, когда солнце только начинало всходить над Лурдом, отец Рулан позавтракал и вышел из обширного Капелланского корпуса, располагавшегося за Верхней базиликой. Он держал путь к пандусу, по которому намеревался спуститься к базилике Четок, где у него был офис.
Обычно во время таких прогулок святой отец с удовольствием вдыхал свежий воздух и Божью благодать, что, несомненно, шло на пользу здоровью и отчасти компенсировало издержки сидячего образа жизни. Но этим прохладным утром он был слишком удручен, чтобы дышать полной грудью.
Размеренно шагая по дороге, отец Рулан был целиком погружен в раздумья. Его мысли занимало признание, которое сделала вчера вечером Эдит Мур. Практически в последний момент он принял решение самому сесть по другую сторону перегородки в церкви Святейшего Сердца Иисуса и исповедать Эдит. Ему не было ведомо, узнала ли она его голос, хоть он и прикрывал ладонью рот, разговаривая с нею. Но если даже она что-то заподозрила или догадалась о его присутствии, это уже не имело особого значения. Реальное значение имела сама исповедь, выслушать которую он решил, повинуясь какому-то неведомому инстинкту.
Чудесное исцеление, о котором так хотелось объявить Рулану и которое было бы так кстати в период Новоявления, не состоялось. Известие было неожиданным, но места для сомнений не оставляло. Доктора Клейнберга
вызвали сюда потому, что он был одним из лучших в своей специальности. Сделанные им анализы и рентгеновские снимки, на основе которых он поставил диагноз, не могли лгать. Эдит Мур исцелилась ранее (очевидно, в результате спонтанной ремиссии), но не сейчас.
Отец Рулан всесторонне обдумал ситуацию. С точки зрения собственной выгоды это был плачевный результат. Церковь могла бы использовать случай чудесного исцеления к своей вящей славе, раструбив о нем во все концы света и собрав с этой рекламы богатый урожай. Не стоило забывать и о том, каким тяжелым ударом стала эта неудача для супружеской четы Муров. Все свое состояние они вложили в то, чтобы чудесное исцеление принесло им коммерческий успех, а теперь они обречены на банкротство, причем не только финансовое.
Жаль, что он не смог дать согласие на обман, о котором умоляла его Эдит. По слабости своей отец Рулан попустительствовал множеству мелких грешков, но крупного греха не совершал никогда. Откровенно говоря, его удивил доктор Поль Клейнберг, медик с незапятнанной репутацией, согласившийся принять участие в обмане. Хотя нет, Неправда. Принятие окончательного решения и совершение подлога доктор оставил на долю священника — не кого иного, как Рулана. А вдруг Клейнберг, узнав, что Эдит получила со стороны священства отказ, пересмотрит свою позицию и все-таки удостоверит чудесное исцеление? Однако такая мысль сразу была отвергнута. Ведь Клейнберг еврей, и вряд ли он захочет стать медицинским Дрейфусом. Да, ничего не поделаешь… Бедная, несчастная Эдит.
И все-таки, напомнил себе отец Рулан, он по-своему пытался помочь Эдит Мур, пытался ей кое-что сказать. Говорил он не прямо, а намеками, и Господь ни в коей мере не мог осудить его за человеколюбие. Но Рулан опасался, что туповатая Эдит Мур не уловила того, что он старался внушить ей.
Священник сокрушенно вздохнул. Он сделал все, что было в силах честного слуги Божьего, и тоже достоин отпущения греха. Если можно назвать грехом отказ от дальнейшего вмешательства в дела несчастной женщины.
Незаметно для себя пройдя путь до площади Четок, отец Рулан вошел в свой кабинет, готовясь провести за письменным столом долгий, изнурительный день.
Он удивился, увидев в кабинете гостя, пришедшего еще раньше, хотя его совсем не удивило, что гость отыскал ключ от единственного шкафа, открыл дверцу, вытащил оттуда выпитую на четыре пятых бутылку шотландского виски «Джей-энд-Би» и наливал сейчас спиртное себе в стакан, вполне обходясь безо льда и содовой.
