тоже не ощущал никакой опасности, исходящей от этой змеи, напротив, он подумал, как хорошо, что на Журавликах водились змеи. Значит, чья-то любовь еще оберегала эти места. А березка-то, она что… вырастет другая березка, обязательно вырастет, лишь бы не сгинул в людском невежестве этот дивный уголок, лишь бы эхом доносилось до потомков хоть что-то из той первозданной благодати, которой когда-то дышали эти вековые березы.
Ни о чем больше не рассуждая, он шагал по густой траве, прислушиваясь к ветру, бежавшему рядом с ним по аметистово-белым цветкам тысячелистника. Он нашел способ просто быть, быть несмотря ни на что. Ничего не покидая, никуда не возвращаясь. За поворотом реки открывалось раздолье душистого луга, над которым возвышались Камни-Старики — две скалы, о которых с незапамятных времен слагались легенды. Но он продолжал идти дальше и дальше, испаряясь в знойном мареве луговых трав, чтобы навсегда затеряться и окончательно утонуть в бескрайних зарослях иван-чая.
Эпизод последний и первый
В твоем и моем сердце
Земля, орошенная дождями, сверкающая лучами радуги, переливалась в солнечных разводах и одевалась в дымку весенних трав, оборачивая свою нежную, дочерна загорелую кожу в роскошное сари, расшитое крупными жемчугами подснежников, мелким бисером веретениц, золотыми нитями калужницы. Каждая ее пора источала елейные благовония и пробуждающие душу бальзамы. От дуновения ветра травянистый наряд на ней вздымался в точности так, как приподнимается белый пушок на животе возлюбленной, испытавшей исступление среди бесконечных ласк и поцелуев.
Вечно юная красавица земля, влюбленная в бирюзово-синие небеса, вновь лежала и вздрагивала под лучами солнца. Она дышала полной грудью, что-то шептала и воздавала ему свои бесценные дары. Дышала так часто и радостно, что ресницы ее наливались теплой росой, с влажных губ ее слетали звуки истомы, а сладкое молоко бархатистых одуванчиков начинало сочиться из набухающих сосцов. Дикие пчелы, опьяненные ее чистым нектаром, кружили над лепестками медуницы, над душистым мохом, над валунами речных камней. Журчанье родниковой воды, голосистые трели птиц наполняли заповедные места жизненной силой, вещая сокровенные тайны природы потоками Савитри-мантры, и этот божественный напев раздавался повсюду, возносился к самым высоким облакам, проникая в иные миры, вливаясь в зыбкие миражи необозримых просторов.
Здесь, на берегу этой древней реки, в словах о вечной любви, о вечной жизни не было никакого обмана. Для тех, кто слышал эти слова в благоговейном трепете безмолвия, в неподвижности уст, каждое краткое мгновение уже содержало бесконечность времени и вечность жизни, и весь неизъяснимый смысл всего сущего и всего того, чего никогда не могло быть. Как не могло быть этих камней, невесомо парящих над полноводной рекой, как не могло быть этих водопадов, потоки которых устремлялись вверх и текли в обратную сторону. Как не могло быть этих вечноцветущих деревьев, которые склонялись над ними, осыпая их тела лепестками.
Они просто лежали, соприкасаясь ладонями, наслаждаясь присутствием друг друга в бескрайней вселенной, наполненной быстротечностью событий, сменой эпох и поколений. Где-то там, в мирском безумии, все так же раздавались отголоски рассуждений на непонятных им языках, но они их не слушали. Они перестали понимать эту речь, в которой были перемешены прежние смыслы слов. Они общались на языке любви, в котором не требовались обычные слова шрути, чтобы передавать друг другу сокровенные мысли и чувства.
— Ты помнишь? — спросила она так, словно ей захотелось вернуться обратно и заново переписать свою жизнь с чистого листа. — Помнишь, какой я была?
— Мне кажется, я так долго тебя искал, что ничего о тебе не помню, — ответил он, пытаясь воскресить в памяти каждое неповторимое мгновение, проведенное рядом с ней. — Но в моем сердце сохранился свет твоей души, это единственное, что во мне нисколько не изменилось.
— Глупый, какой же ты глупый! — потянулась она к нему, мечтательно заглядывая в его глаза. — Неужели ты все еще не понял, что это не ты меня искал, а я тебя искала. Это я искала тебя все это время!
— И ты нашла меня только сейчас, когда от меня ничего не осталось, кроме осколков этих воспоминаний, которые не то были со мной, не то не были?
— Да, теперь я все поняла! Мы не находим любовь, когда мы ее ищем. Потому что любовь пребывает в наших сердцах — в твоем и моем сердце! Это так чудесно.
— Ты и есть самое чудесное чудо на свете, — улыбнулся он, ощущая внутри ее ласковый голос.
Приложив одну руку к своей груди, а вторую опустив ему на грудь, она прислушалась к биению их сердец, а затем провела кончиком пальца по темно-синему пятну, которым была насквозь пропитана его грудь.
— Бедненький, ты только посмотри, как почернело твое сердце!
— Ничего страшного, это всего лишь чернила, — безмолвно произнес он, подперев голову рукой. — Мы же мечтали о книге, которую напишут про нас, а чтобы писать книги, нужны чернила, без них ничего не получится.
— Твоя кровь превратилась в чернила? — не поверила она его выдумке. — Но разве такое бывает?
Боль прежних страданий вновь подкатила к нему, заполняя его вены черным пламенем. Он знал — утолить эту боль могла только ее всепоглощающая любовь, но он не хотел, чтобы она тоже познала эти темные волны страданий. Он хотел, чтобы ее сердце оставалось таким же чистым и светлым, как волшебный камень Мани Хартха, как застывшая слеза, упавшая с ночного неба на широкую грудь Дхарани.
— Бывают времена, когда от любви рождаются боги, бывают времена, когда от любви рождаются дети, бывают времена, когда от любви рождаются книги, чего уж тут удивляться? Такова магия вечной любви.
Смутившись, она отвела глаза в сторону.
— Книги тоже рождаются от любви?
— От чего же еще? Книги рождаются и растут, словно дети. Одни вырастают непричесанными и задиристыми, как мальчишки, за другими ухаживают, как за девочками, украшая золотыми кистями кунджалам и заплетая косы.
— И что бы ты в ней написал?
Ее щеки налились тонким румянцем магнолий. Он приблизился и обнял ее со всей нежностью, на которую были способны его руки, почувствовав внутренне движение ее души, почувствовав всю ее без остатка.
— Я бы написал только то, что я твой, а ты моя, что бы с нами ни стало…
— А еще напиши, что мы будем вместе всегда, — добавила она.
— Но ты же знаешь, мы не можем быть вместе всегда… — напомнил он ей. — Наше расставание длилось так долго, что я потерял счет времени, и я подумал даже, что мы никогда больше не встретимся.
— Все равно напиши, — упорствовала
