Сказав это, отпустил её настолько резко, будто прикасался к раскаленному металлу. Даже прикосновения к ней вызывали рвотный рефлекс.
Всё-таки сотрясение. Тяжело привалился плечом к стене, и пока Вика закачивала в себя кислород, ненадолго прикрыл глаза, борясь с подступившей дурнотой. Того и гляди, потеряет сознание. Несколько раз стряхнул головой, проясняя зрение, и снова сосредоточился на Скибинской.
— Не правда! — заявила она, массируя шею. — Я не имею никакого отношения к смерти мужа!
— Имеешь, Викуля. Ещё как имеешь. Я в курсе похождений Максима, Снежана успела рассказать. Жаль, люди Турского убили её утром, так что свидетеля у меня нет. Но это не мешает проследить логическую цепочку ваших отношений. Сколько таких Снежан было, м? Думаю, — сощурил здоровый глаз, прикидывая в уме, — с полсотни, а то и больше. За пятнадцать лет ты, должно быть, повидала многих.
Вика тем временем озверела настолько, что смотрела на него не мигая, с шумом вдыхая ночной воздух. Ещё чуть-чуть, и сама броситься душить. Признаться, действовал наугад, следуя стандартному сценарию. В таких семьях обязательно кто-то гулял, изменял, и как показывала практика, зачастую обладательницами ветвистых рог становились именно жены.
— Да хоть тысяча! Это не повод для убийства, — заявила, скрестив под грудью руки.
Лёшка неожиданно замер, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам. Серьёзную тему затронули. Если его отставили в живых, ещё не значит, что можно перевести дыхание. На заднем дворе прокричал сыч, вызвав по телу россыпь мурашек. В предрассветное время, когда всё вокруг застыло в преддверии начала нового дня, этот звук действовал на психику по-особенному. Как-то тревожно.
— Возможно, — сказал невозмутимо, направляясь к выходу. — Но тебя ещё и били, при чем, умело. Ты отличная актриса. Столько лет играть в счастливую пару… А всё твои поездки на Мальдивы? Как оказалось, не на отдых, а в частную клинику. Вот это новость, да?
— Что?! — охренела Вика и обогнула Гончарова, преграждая путь. — Ты в своем уме?
— Вполне, — обошел её.
— А я ещё переживала. На месте Седыха должен быть ты!
— Я в курсе.
— Лучше бы тебя за*башили до смерти.
— Вот и поговорили, — всё так же, не оборачиваясь.
— Я тебя ненавижу!
— Взаимно.
— Стой!!! — закричала в отчаянии, вынуждая всё-таки обернуться. Заломила руки и быстро подошла к нему, глядя в упор. — Умоляю, не говори ничего Скибинскому, — запричитала, перейдя на шепот, моментально поджав хвост. От недавней фурии не осталось и следа. Псина побитая — вот то сравнение, что охарактеризовало бы её в эту минуту. — Он же убьет меня.
Её начало трясти, на глаза набежали слёзы. Лёшка понимал: Скибинский сотрет её в порошок и места мокрого не останется. Уничтожит одним движением руки. Ему ли не должно быть похер?
Заметив, что он замер, Вика продолжила:
— Ты прав, Максим избивал меня. Измена — это такое. Не я первая, не я последняя. Но побои… Знаешь, ни о какой любви не могло быть и речи с самого начала. Он видел это, чувствовал. А я ничего не могла с собой поделать. Как не заставляла себя полюбить, а всё равно все мысли о тебе.
— Вот только не надо начинать. — Сейчас она ещё и его приплетёт.
— Что не надо, Лёш? Я клянусь тебе, всё так и было. Да, не дождалась, писала лживые письма, обманывала, вышла замуж. Можешь презирать и ненавидеть меня, но я говорю правду. Я должна была помочь матери. Максим он… свалился как снег на голову, так неожиданно и в то же время в такой подходящий момент. Его деньги стали решающим фактором. Только из-за них я согласилась выйти замуж, тем самым получив возможность помочь матери, закупить дорогостоящие лекарства. Мы даже в Германию её возили. Тебе не понять, — опустила голову. — Ты думаешь, тебя предали, плюнули в душу. Ошибаешься, я до сих пор…
— Зачем ты мне это говоришь? — перебил, начав закипать, устал слушать заезженную пластинку. Всем х**во. Каждый выбрал свой путь и несет за это ответственность. Он не принуждал её к браку, так что нехрен сейчас изображать перед ним побитую жизнью страдалицу. Каждый сам себе усложнят жизнь. И сейчас, пока ещё не поздно, ему нужно поскорее уносить отсюда ноги и желательно, с Владкой под руку.
— Как «зачем»? — опешила, не зная, куда пристроить глаза под уничтожающим взглядом. — Я хочу, чтобы ты знал правду. Ты ведь не давал мне возможности выговориться, теперь слушай. Благодаря деньгам Макса, мама прожила четыре года. Не месяц и не два, как предупреждали, а целых четыре года. Ради этого я изображала любовь, как только могла, смеялась и радовалась жизни, а ночью услужливо раздвигала ноги и имитировала оргазм, задавшись одной единственной целью поскорее родить. Думала, обрету хоть на какое-то время свободу. Размечталась. Всё изменилось после рождения Вани. Мы с Максом отдалились друг от друга. Он начал задерживаться в казино, а когда приходил, истязал меня до потери пульса, заставляя проделывать всё то же, что вытворяли его шлюхи. С каждым днем я ненавидела его всё больше и больше, и мечтала, чтобы его кто-нибудь грохнул. Что-что, а врагов у Скибинских всегда хватало. Ради этого я начала вникать в суть их дел. Окончила экономический университет, стала неплохо разбираться в законах. Я никому нечего не могла сказать. Да и что я скажу? Меня бьет муж, потому что чувствует мою нелюбовь? Нет, я успела выучить этот мир, и знала, что можно говорить, а что лучше не светить, иначе буду бедной во всех смыслах. Когда умерла мама и мне на голову свалилась ещё и Владка, я основательно определилась, решив познакомиться с нужными мне людьми. Больше меня никто не удерживал в этой семье, но…
Лёшка хмыкнул. Нормальный расклад, как раз в её духе.
— Дай угадаю: никто тебя не собирался отпускать.
— Почему же, собирались, только с одним условием — о сыне я могла забыть, сразу же, как получу свидетельство о разводе.
— В тот момент и появился Турский, — констатировал Гончаров, совмещая уже нарытую информацию с предоставленной в логическую цепочку.
— Да, но я долгое время присматривалась к нему. Шутка ли, близкий друг семьи. Я и представить не могла, настолько он гнилой. И когда подвернулась тема с отделением от конгломерата — я поняла, что он именно тот, кто освободит меня от тирании мужа и предоставит билет в новую жизнь. Лёш, я не хотела, чтобы так получилось, — зашептала фанатично, глядя на Гончарова испуганным взглядом. — Максимум — авария. Чтобы тварь загремела в больницу и прочувствовала сполна, каково это. Ну а дальше ты и сам знаешь… Клянусь сыном, клянусь памятью о матери — не хотела.
Повисла напряженная тишина. Вика увязла в воспоминаниях, не замечая, как по щекам потекли слёзы. Кто ж знал, что всё так обернется. Тогда ей казалось, что жизнь матери важнее всего. Сейчас скрипя душой и беря на душу грех признавала, лучше бы мама умерла на четыре года раньше, но её жизнь не была бы так изувечена.
Лёшка… всеми силами пытался абстрагироваться от прозвучавшей правды. Потому как принять её, означало войти в положение Скибинской, проникнуться её болью, пойти против Павла Олеговича в куда более серьёзном вопросе. А с другой стороны… как он мог осуждать её, если у самого руки в крови. Понимал, почему так сложилось; почему жизнь порой настолько жестока, что иной раз толкает на зверские поступки, подчистую заставляя перекроить жизнь. Но, понимай не понимай, а ситуация ведь от этого не становится легче?
