горам некоторые кремлецы даже могли летать.
— Хм-м, госпожа, — произнес Виндль. — Скорее всего, эта книга бесполезная. Просто журнал с записями о времени заступления стражи на дежурство. Например, капитан отмечает, что каждый день ровно в десять по настенным часам ее сменяет капитан ночной стражи. Раз в неделю она посещает Верховную Дирекцию для подробного доклада о происшествиях за неделю. Она дотошная, но сомневаюсь, что кого-то заинтересует покупка ее журнала.
— По-любому кого-нибудь заинтересует. Это же книга!
— Лифт, ценность книги обуславливается ее содержимым.
— Знаю, страницами.
— Я имею в виду, тем, что на страницах.
— Чернилами?
— Я имею в виду тем, о чем могут поведать чернила.
Она почесала затылок.
— Стоило бы вам все-таки слушать наставников по письму в Азире, — пожаловался Виндль.
— Значит… на еду это не обменять? — Ее желудок урчал, привлекая все больше спренов голода.
— Вряд ли.
Дурацкая книга. И люди дурацкие. Побурчав, она швырнула книгу через плечо.
Как назло, та угодила в женщину с корзиной пряжи в руках. Послышался визг.
— Эй, ты!
Лифт вздрогнула. Мужчина в форме стражника указывал на нее пальцем сквозь толпу.
— Ты только что напала на эту женщину? — прокричал стражник.
— Ну прям! — прокричала в ответ Лифт.
Стражник начал пробираться к ней.
— Бежим? — спросил Виндль.
— Бежим.
Лифт нырнула в переулок, отчего стражник заорал еще сильнее и бросился в погоню.
5
Спустя примерно полчаса Лифт лежала на брезенте, натянутом поверх одной из лачуг, и отдувалась после продолжительного забега. Стражник оказался настойчивым.
По забитому лачугами переулку гулял ветер, и под его порывами Лифт беззаботно покачивалась на своей лежанке. Внизу семья — мать, трое сыновей и отец — обсуждала, как на трущобы чудесным и неожиданным образом высыпалась целая повозка зерна.
«Я буду помнить о тех, кого забыли». Она произнесла эту клятву, когда спасла жизнь Гоксу. Правильные слова. Важные слова. Но что за ними стоит? А как же ее мать? Никто ведь ее не помнит.
Слишком много забытых людей. Слишком много для одной девочки.
— Лифт? — Виндль скрутился в маленькую башенку из лоз и трепещущих на ветру листьев. — Почему вы ни разу не побывали на Решийских островах? Ведь вы оттуда родом?
— Матерь спросила о том же.
— Так почему бы не наведаться туда? Вас послушать, вы обошли пол-Рошара, но ни разу не заглянули на свою предполагаемую родину.
Пожав плечами, она перевела взгляд на послеполуденное небо, подставила лицо ветру. По сравнению с душком в расселинах он казался свежим. Город нельзя было назвать зловонным, но запахи наполняли его, словно сбившиеся в загоне животные.
— Знаешь, почему нам пришлось покинуть Азир? — тихо спросила Лифт.
— Мы погнались за тем неболомом, которого вы зовете Мрак.
— Нет. Не в этом дело.
— Разумеется.
— Мы ушли, потому что меня стали узнавать. Если слишком долго жить в одном месте, тебя начинают узнавать. Лавочники запоминают твое имя. Приветливо улыбаются, когда заходишь, и заранее знают, какой товар предложить, — помнят, что тебе нужно.
— Разве это плохо?
Она кивнула, по-прежнему глядя в небо.
— Еще хуже, когда тебя считают своим другом. Гокс, визири — они торопятся с выводами. Думают, что знают тебя, ожидают определенного поведения. И вот тебе приходится быть не тем, кто ты на самом деле, а тем, кого они себе выдумали.
— И кто же вы на самом деле, Лифт?
В этом и проблема. Когда-то она знала ответ. Или просто была слишком юна, чтобы беспокоиться по таким вопросам?
Откуда это узнавали остальные? Ветер качнул лежанку, и Лифт свернулась в клубочек, вспомнив объятия матери, ее запах, теплый голос.
Урчащий желудок напомнил о себе спазмами. Насущные потребности взяли верх над грезами о прошлом. Она глубоко вздохнула и встала.
— Ладно, давай-ка поищем каких-нибудь беспризорников.
6
— Жратвы отсыпает, — сказала маленькая чумазая девочка.
Ручонки она не мыла, вероятно, с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ковыряться в носу. Многих зубов у нее не хватало. Слишком многих для такого возраста.
— Жратва у этой бабы годная, — добавила она.
— Мелюзге отсыпает?
— Ага. — Девочка кивнула в знак согласия. — Но может и люлей отсыпать. Упертая, как каменюка, и глаза у нее, как колючки. Мелюзгу не любит, но жратву не жмет. Долбанутая.
— Может, для чужаков мутит? — спросила Лифт. — Чужаки дают светилки, если она жратву мелюзге отсыпает?
— Может, и так. А может, и просто долбанутая. Непонятно, чего ждать. Отвечаю, вообще мутная.
— Спасибо. Держи. — Лифт отдала девочке свой платок, как и обещала, в обмен на информацию.
Та обернула его вокруг головы и одарила Лифт щербатой ухмылкой. В Ташикке любили торговать информацией — тут без этого никуда.
Чумазая девочка выдержала паузу.
— Та светилка вверху, жратва с неба. Я слышала, как об этом трепались. Это ты что ли, чужачка?
— Ага.
Девочка повернулась, чтобы уйти, но передумала и взяла Лифт за руку.
— Так ты чужачка? — спросила она.
— Ага.
— Слушаешь?
— Слушаю.
— Люди никогда не слушают. — Она снова улыбнулась Лифт и наконец поспешила прочь.
Лифт устроилась на корточках в переулке напротив общественных печей: в стене была вырезана просторная пещера, а в ее своде — огромные дымоходы. Здесь жгли скорлупу камнепочек с ферм, и любой желающий мог приготовить пищу в центральных очагах. В собственных жилищах нельзя было разводить открытый огонь. Лифт слышала, что когда-то давно по трущобам прокатился пожар и погибло множество людей.
На улицах не было видно, как курится дымок, лишь случайные проблески светосфер. Продолжался Плач, а значит, большинство сфер потускнело. При свете будут сидеть только те счастливчики, что во время непредвиденной великой бури пару дней назад оставили сферы снаружи.
— Госпожа, — подал голос Виндль, — это была самая странная беседа, которую я когда-либо слышал, а я однажды вырастил целый сад для одного спрена остроумия.
— По-моему, ничего необычного. Просто ребенок с улицы.
— Но выражения какие! — воскликнул Виндль.
— Какие?
— Все эти странные словечки. Откуда вы знали, что говорить?
— По наитию. Слова как слова. Не важно, главное, она сказала, что мы можем добыть еды в приюте «Свет Таши». О нем говорили и другие.
— Так почему мы не пошли туда? — спросил Виндль.
— Женщину, которая там всем заправляет, не любят. Ей не доверяют, говорят, она противная. А еду раздает, потому что хочет выглядеть добренькой перед чиновниками, которые присматривают за тем местом.
— Говоря вашими же словами, госпожа, еда есть еда.
— Да. Просто… какая радость от обеда, который сам приплыл тебе в руки?
— Уверен, вы переживете подобное унижение, госпожа.
К сожалению, он прав. Лифт была слишком голодной, чтобы сотворить
