Потом она встала и заперла дверь на засов. Взяла большую оцинкованную лохань, которая висела на стене, и налила в нее воды. Медленно разделась. Точно совершала неведомый ритуал.
Свернула одежду пятнами внутрь. Словно они исчезнут сами собой, если она больше не будет смотреть на них. И наконец голая села в горячую воду.
Вой начался где-то вне ее. Заткнул ей горло. И разбил все вокруг на куски. Пока не пришла Ертрюд и не собрала куски воедино.
ГЛАВА 21
Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим, напился вина моего с молоком моим. Ешьте, друзья; пейте и насыщайтесь, возлюбленные.
Книга Песни Песней Соломона, 5:1
В тот день, когда Дина отправилась в Кве-фьорд, чтобы посмотреть лошадь, которую ей предлагали, из Страндстедета с попутным судном приехал Лео Жуковский. Вещей у него почти не было — матросский мешок и саквояж. Петер, приказчик, встретил его на причале, он только что запер лавку.
Когда Петер понял, что это не поздний покупатель, а постоялец, он попросил его подняться в дом.
Лео остановился, залюбовавшись рябиновой аллеей. Деревья изнемогали под тяжестью ярко-красных ягод. Листья уже давно унес ветер.
Он вошел в аллею. В голых кронах звучала тихая песнь. Лео постоял у парадного крыльца. Потом словно передумал. Повернулся, обошел вокруг дома и вошел в сени; бросив на крыльце матросский мешок и саквояж, он постучал в дверь. И через мгновение был уже в синей кухне.
Олине сразу узнала его по шраму. Сперва она была смущена и держалась чопорно, словно никогда не принимала в Рейнснесе гостей. Она пригласила его пройти в гостиную, но он отказался. Он хотел бы посидеть с ней на кухне, если не помешает.
Олине постояла, спрятав руки под фартук, а потом бросилась к нему и дружески толкнула в грудь:
— Спасибо за подарок. Таких подарков я не получала с самой молодости. Благослови тебя Бог!
Она была так растрогана, что довольно сильно ударила его в грудь. Лео не ожидал такого приема, но рассмеялся и расцеловал Олине в обе щеки.
Смущенная Олине повернулась и начала разводить в плите огонь.
— До чего же красивый воротничок прислал ты мне! — говорила она, и искры освещали ее лицо, склоненное над плитой.
— А ты его надевала?
— О да! Не сомневайся. Но на кухне для него не место, а больше я нигде не бываю.
— Но иногда и тебе не мешает нарядиться.
— Да, конечно. — Олине явно хотелось закончить этот разговор.
— Когда же ты надевала его в последний раз?
— В сочельник.
— Давненько.
— Да, но хорошо, когда в запасе есть что-то новенькое.
Лео ласково посмотрел ей в спину. И начал расспрашивать о жизни в Рейнснесе.
Служанки по очереди заглянули на кухню. Лео с каждой поздоровался за руку. Олине велела приготовить для гостя лучшую комнату. Это был короткий зашифрованный приказ. Они знали, что от них требуется, а главное, поняли, что на кухне им делать нечего.
Олине накрыла кухонный стол скатертью и подала кофе. Лео вышел на крыльцо за своим мешком. И угостил Олине ромом. Она сияла. Пока он снова не начал расспрашивать ее о Рейнснесе.
— Нет с нами больше матушки Карен, — сказала Олине и прикрыла глаза рукой.
— Когда это случилось?
— Прошлой осенью. Дина только-только вернулась из Тромсё. Да, да, она была в Тромсё и купила там муку из Архангельска… Ты об этом еще не знаешь.
Олине рассказала Лео о смерти матушки Карен. О том, что Стине и Фома поженились, они теперь живут в бывшем Динином доме и ждут ребеночка.
— Как-то получается, что я всегда приезжаю в Рейнснес после чьей-нибудь смерти, — пробормотал Лео. — А вот Стине и Фома… Это приятно. Странно, что я ничего такого между ними не заметил, когда был тут последний раз.
Олине как будто смутилась. Потом сказала:
— Да у них этого и в мыслях не было. Но Дина решила, что так будет лучше. И похоже, эта семья оказалась благословением для всей усадьбы. К сожалению, не всех женщин в Рейнснесе благословил Господь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Наша хозяйка… Не мое это дело, но уж слишком она сурова. И к самой себе тоже. В ней словно все стянуто железным узлом… Не больно-то она счастлива! Это все видят… Не надо бы мне говорить об этом…
— Не бойся. Я тебя понимаю.
— Знаешь, она своими руками зарезала Вороного!
— Почему?
— Вороной заболел. Какая-то язва на брюхе. Никак не заживала. Конечно, он был уже старый. Но своими руками…
— Она, кажется, очень любила Вороного?
— Любила. И сама его зарезала…
— Ты хочешь сказать: пристрелила?
— Какое там пристрелила! Зарезала! Уф!..
— Ни одна лошадь не даст себя зарезать.
— А Динина дала!
Лицо Олине вдруг стало похоже на сплошную бревенчатую стену. Без окон и дверей. Она сняла с конфорки кофейник и подлила им еще кофе. Потом стала сокрушаться, что Лео похудел и побледнел с последнего раза.
Он широко улыбнулся и стал расспрашивать о детях.
— На этот раз Вениамин уехал с матерью. Дина стала больше обращать на него внимания с тех пор, как не стало Вороного.
— На этот раз? Что ты хочешь этим сказать?
— Что Вениамин почти никогда не покидает Рейнснес… Правда, сюда приезжает много народу. Но человек, на которого ляжет такая ответственность, должен хоть немного повидать мир!
— Он еще мал, успеет. — Лео улыбнулся.
— Хорошо бы… В ноябре Стине родит. И значит, у нее в доме будет трое детей. А у нас — ни одного. Куда ж это годится! Вениамин не получает должного воспитания. Матушка Карен была бы недовольна. Она бы позаботилась, чтобы вернуть его в большой дом.
— Разве Вениамин живет не с матерью? — спросил Лео.
— Нет, он сам захотел жить там. Лео внимательно смотрел на Олине:
— На чем уехали Вениамин и Дина?
— Ушли на лодке под парусом. Дина упряма, творит что хочет. Разве позволила бы ей матушка Карен взять ребенка в море без сопровождения мужчины?
— И Дина послушалась бы?
— Это одному Богу известно. Но раньше она так не делала.
Олине вдруг сообразила, что жалуется чужому человеку на то, для чего и слов-то нет. Она растерянно заморгала, ей хотелось закончить этот разговор.
С чего это она так разболталась? Из-за кружевного воротничка, который он ей прислал? Или потому, что он задавал так много вопросов? Или из-за его глаз? Она извинилась, положила в вазочку еще печенья и смела крошки с вышитой скатерти.
