Похоже, в этих деревнях не предпринималось никаких попыток приручить собак или как-то их использовать.
Их рассматривали в качестве животных практически бесполезных, годных разве что на то, чтобы избавлять человека от отходов или как-то их перерабатывать. Одним словом, такое отношение к собакам мало напоминает о Лесси или магазине Puppy the World в Токио. Они просто есть, они составляют часть пейзажа, и все, это воспринимается как данность; и их терпят.
По мнению Коппингера, эти деревенские псы наводят на мысль о механизме, приведшем к появлению Canis familiaris путем длительного естественного отбора, то есть ненамеренной селекции. С течением времени между популяциями собак и людей могло установиться шаткое равновесие. В самом начале этого процесса предки собак должны были преодолеть некий порог человеческой толерантности, то есть эволюционировать таким образом, чтобы их внешность и поведение, в то время еще схожие с волчьими, перестали людей пугать. И вот однажды этот порог был преодолен, и перед четвероногими колонистами открылся новый, почти неисчерпаемый источник ресурсов, причем без особого вмешательства самого человека. Впоследствии процесс доместикации смог уже развиваться сам собой. Каждый раз, когда в популяции предков собак появлялось генетическое изменение, определяющее лучшую приспособленность к жизни рядом с человеком, оно распространялось в течение нескольких поколений без сознательного участия человека, а только лишь потому, что, имея больший доступ к пищевым ресурсам по сравнению со своими соплеменниками, собаки, носители этих мутаций, оставляли после себя больше потомков. Согласно Коппингеру, процесс одомашнивания не подчинялся никакой собственно человеческой логике. Он происходил непроизвольно и неосознанно, тихо и неторопливо, путем постепенного превращения свирепых хищников, крайне недоверчивых по отношению к людям, в осторожных мусорщиков-приспособленцев: собак.
Самое близкое человеку животное
Чтобы наглядно продемонстрировать, каким образом могли проходить самые первые этапы процесса ненамеренной доместикации, рискнем представить вымышленную эволюционную ситуацию на примере одного из современных видов: чайки. В портовых французских городах, таких как Марсель, в течение последних десятилетий чайки размножились в невероятном количестве после того, как начали использовать не только природные пищевые ресурсы, но и бытовые отходы человека, которыми изобилуют городские свалки. И даже местным властям, располагающим всеми современными средствами, несоизмеримыми, со всех точек зрения, с возможностями доисторического человека, стоит огромного труда держать под контролем численность популяций этих птиц, которая продолжает расти. Попытаемся представить, что через тысячи лет может начаться процесс незаметной селекции, в результате чего появятся чайки, которые покажутся нам милыми. Они перестанут нас бояться и даже станут демонстрировать нам свою привязанность, громко кричать при приближении к дому постороннего, а может быть, даже, почему бы и нет, вилять хвостом… И все это произойдет вовсе не потому, что мы старались изменить этих птиц в соответствии с нашими желаниями путем селекционного разведения, а просто потому, что с самого начала мы согласились терпеть этих мусорщиков рядом с собой. Можно ли в таком случае говорить о том, что мы сознательно их одомашнили?
Конечно, это всего лишь вымысел: мы слишком любим собак, и чайкам пришлось бы проявить чудеса изобретательности, чтобы занять место наших ласковых четвероногих друзей. Воскресные рыбаки могут это подтвердить: встречаясь глазами с холодным стальным взглядом чайки, вспомнишь скорее о «Птицах» Хичкока… Однако, насколько бы невероятной ни казалась описанная ситуация, она наводит на мысль: кто знает, что могло бы произойти, если бы, как, например, в самом начале фильма «Завоевание планеты обезьян» — одного из фильмов, снятого по мотивам романа «Планета обезьян», — все собаки вдруг исчезли? И можно ли быть настолько уверенными, что мы выбрали бы себе в товарищи именно обезьян? Разве не нашлось бы других кандидатов, особенно среди животных-»мусорщиков», и деревенских и городских, более экипированных для того, чтобы втираться к нам в доверие хотя бы потому, что они и так уже занимают антропогенную нишу? Подчеркнем еще раз: для процесса доместикации гораздо большее значение имеет способность живого существа проникнуть в эту нишу, чем воля или желание самого человека.
Несмотря на всю свою привлекательность, сценарий «Завоевания планеты обезьян» так или иначе основан на антропоцентрическом предубеждении, что самыми «близкими» нам животными оказались бы более всего на нас похожие непосредственные наши генеалогические родственники: шимпанзе и гориллы. Конечно, с точки зрения генеалогии это утверждение бесспорно. Однако бывает и так, что отношения между разными видами развиваются по типу семейных отношений: порой люди, с которыми нас не связывает никакое родство, — наши друзья — гораздо ближе нам с точки зрения поведения, взаимных симпатий или образа жизни, чем наши кровные родственники. Можно сказать, что одно из главных достижений дарвинизма и неодарвинизма — это экологический подход к процессу адаптации и отказ от традиционного скалярного представления об иерархии живых существ, на вершине которой располагается человек, чуть ниже — обезьяны, за ними другие млекопитающие, рептилии и т. д. Сам факт обитания в одной и той же экологической нише приводит к эволюционной конвергенции и коадаптации между видами, которые таким образом сближаются один с другим, особенно в поведенческом плане, даже если с точки зрения генеалогии имеют между собой мало общего. И если говорить об экологической близости, а не о генеалогическом родстве, то можно утверждать со всей определенностью, что самым «близким» для человека и самым адаптированным к человеческому обществу животным является собака. Именно этим обстоятельством объясняется тот факт, в чем еще не раз мы сможем убедиться, что во многих отношениях мы лучше понимаем друг друга с собаками, чем с обезьянами.
Многофакторный процесс
Интерпретация Коппингера, так же как и предположения Будянски, представляют огромный интерес с точки зрения отказа от представления о собаке как о пассивном участнике сознательно реализованного человеком проекта по преобразованию дикого животного в домашнее. Обе эти теории заслуживают пристального внимания. И все-таки это не более чем гипотезы — в числе многих других, касающихся одомашнивания собак; и некоторые ученые обращают внимание на несколько свойственных этим гипотезам вполне очевидных недочетов.
Прежде всего, собаки не могли бы выполнять роль мусорщиков, если бы человек не жил в относительном достатке, во всяком случае таком, чтобы в большом количестве оставлять за собой остатки пищи. Вряд ли жизнь гоминидов, имевших первые контакты с предками собак, была настолько роскошной. Впрочем, многие виды гоминидов вымерли еще до появления современного человека. То есть версия о собаке-мусорщике может относиться к более позднему периоду процесса одомашнивания, когда человек уже овладел достаточными ресурсами, чтобы развиваться демографически и географически распространиться. Кроме того, эта гипотеза не дает объяснения факту, по поводу которого сегодня мнение большинства ученых совпадает: одомашнивание собак произошло лишь в некоторых ограниченных регионах, после чего потомки этих нескольких первоначальных популяций «протособак» распространились в самых разнообразных человеческих сообществах. Этот неоспоримый факт свидетельствует о том, что механизм, предложенный Коппингером, не мог функционировать в многочисленных сообществах гоминидов и на протяжении длительного периода времени: общие предки собак и волков не перешли эволюционный Рубикон, открывавший перед ними двери антропогенной ниши, несмотря на то что они уже жили в контакте с человеком. Это означает, что, по всей вероятности, толчком к началу процесса доместикации послужили иные механизмы, не учтенные в модели Коппингера.
