Олли отпускает ветку, но со стены не слезает. Для него лазить так же естественно, как для других людей – ходить.
– Ты останешься там, наверху? – спрашиваю я, потому как не знаю, что еще сказать.
– Я подумываю об этом, Мэдди. Карла предупредила, что я должен держаться от тебя как можно дальше, а эту даму, судя по всему, лучше не злить.
– Можешь слезть, – говорю. – Карла не так страшна, как кажется.
– О’кей. – Олли без видимых усилий соскальзывает на пол, засовывает руки в карманы и прислоняется к стене, заведя ногу за ногу.
Не думаю, что я когда-либо видела его таким неподвижным. Похоже, он просто боится меня спугнуть.
– Может, зайдешь? – говорит он, и я осознаю, что по-прежнему стою в дверях, сжимая дверную ручку.
Я закрываю дверь, не сводя с него взгляда. Олли тоже следит за каждым моим движением.
После нашей переписки у меня сложилось впечатление, будто я его знаю, но теперь, когда он стоит передо мной, мне так уже не кажется. Он выше, чем я думала, и более мускулистый, но не массивный. У него точеные жилистые руки, а рукава черной футболки сидят в обтяжку на бицепсах. Его загорелая кожа – золотистого, бронзового цвета. Наверное, теплая на ощупь.
– Ты не такой, каким я тебя представляла, – вырывается у меня.
Олли улыбается, и у него под правым глазом образуется ямочка.
– Знаю. Сексуальнее, да? Все в порядке, можешь сказать это.
Я хохочу.
– Как тебе удается носить эго такого размера и веса?
– Благодаря мышцам, – парирует он, поигрывая бицепсами и с комичным видом приподняв одну бровь.
Я смеюсь, и моя нервозность частично отступает, но затем снова возвращается, когда я понимаю, что он молча наблюдает за мной.
– У тебя и правда очень длинные волосы, – говорит Олли. – И ты не рассказывала мне о своих веснушках.
– А должна была?
– Веснушки могли стать причиной расторжения сделки. – Он улыбается, и ямочка снова появляется у него на щеке. Мило.
Я иду к дивану и сажусь. Олли так и стоит у каменной стены в другой половине комнаты.
– Они – бич моего существования, – признаюсь я, имея в виду веснушки. Конечно, это полная нелепость, ведь бич моего существования – скорее тот факт, что я больна и не могу выйти из дома. Мы оба осознаем это одновременно, и нас снова разбирает смех.
– А ты смешная, – говорит он, когда мы перестаем хохотать.
Я улыбаюсь. Никогда не считала себя смешной, но рада, что он так думает. Проходит еще несколько неловких мгновений – мы оба не знаем, что сказать. В чате эта тишина была бы гораздо менее заметной. Мы могли бы приписать ее любому количеству отвлекающих факторов. Но прямо сейчас, в реальной жизни, у нас словно пустые облачка над головами, как в комиксах. На самом деле мое совсем не пустое, но я не стану говорить Олли, что у него красивые глаза. Они цвета Атлантического океана, как он их и описывал. Странно, ведь я это знала. Но знать и видеть в реальности – совершенно разные вещи, как, например, мечтать о полетах и летать.
– Эта комната какая-то чудна́я, – говорит он, осматриваясь.
– Ага. Моя мама оформила ее так, чтобы я могла чувствовать, будто нахожусь снаружи.
– И что, получается?
– В большинстве случаев. У меня прекрасное воображение.
– Ты правда как из сказки. Принцесса Мэделайн и Стеклянный замок. – Олли умолкает, словно пытается собраться с духом.
– Все в порядке, спрашивай, – говорю.
У него на запястье черная резинка. Он оттягивает и отпускает ее несколько раз, прежде чем продолжить.
– Как давно ты больна?
– Всю жизнь.
– Что случится, если ты выйдешь на улицу?
– Голова взорвется. Или легкие. Или сердце.
– Как ты можешь шутить?..
Я пожимаю плечами:
– А как не шутить? Кроме того, я пытаюсь не хотеть того, чего иметь не могу.
– Ты прямо как мастер дзен. Тебе нужно давать уроки.
– Этому быстро не научишься, – улыбаюсь я ему в ответ.
Олли опускается на корточки, а потом садится на пол, прижавшись спиной к стене и положив руки на колени. Даже несмотря на свою видимую неподвижность, он буквально излучает потребность в движении. Этот парень – просто живая кинетическая энергия.
– Где тебе больше всего хочется побывать? – спрашивает он.
– Помимо космоса?
– Да, Мэдди, помимо космоса.
Мне нравится, как он говорит «Мэдди» – будто называл меня так всю мою жизнь.
– На пляже. У океана.
– Хочешь я опишу его для тебя?
Я киваю решительнее, чем сама от себя ожидала. Сердце начинает биться быстрее, как будто я собираюсь сделать нечто запретное.
– Я видела фотографии и видео, но каково это – находиться в воде? Это как плавать в гигантской ванне?
– Вроде того, – медленно произносит Олли, задумавшись. – Хотя нет, беру свои слова назад. Ванна расслабляет. А в океане купаться страшно. Он мокрый, холодный, соленый и смертельно опасный.
Это не то, что я ожидала услышать.
– Ты ненавидишь океан?
Теперь он улыбается, увлекаясь темой:
– Я его не ненавижу. Я его уважаю. – Олли поднимает вверх палец. – Уважаю. Это мать-природа во всем своем величии – потрясающая, красивая, беспристрастная, смертоносная. Только подумай, столько воды, и все равно можно умереть от жажды. А волны существуют только для того, чтобы сбить тебя с ног и ты быстрее утонул. Океан проглотит тебя целиком, а потом отрыгнет, даже не заметив твоего присутствия.
– О боже, ты боишься его!
– И мы еще даже не добрались до гигантских белых акул, гребнистых крокодилов, индонезийской рыбы- иглы и…
– Ладно, ладно, – смеюсь я, подняв руки, чтобы остановить его.
– Это не шутка, – произносит Олли с напускной серьезностью. – Океан убивает. – Он подмигивает мне. – Выходит, что мать-природа – скверная мамаша.
Я слишком сильно хохочу, чтобы что-то ему ответить.
– Ну, что еще ты хочешь узнать?
– После такого? Ничего!
– Да брось. Я кладезь знаний.
– Хорошо, покажи мне один из своих безумных трюков.
Олли мгновенно вскакивает на ноги и обводит комнату критическим взглядом.
– Тут недостаточно места. Надо выйти. – Он умолкает на середине фразы. – Черт, Мэдди. Прости меня.
– Стоп, – говорю я, поднимаясь и выставляя вперед руку. – Не надо меня жалеть. – Я произношу эти слова чересчур резко, но мне очень важно, чтобы он понял. Я бы не вынесла жалости от него.
