Джоржи, как звали его друзья, был высокого роста, носил изящные усики, а глаза его всегда смеялись. Он быстр и находчив. И сейчас его путешествие с юным Николаем по Востоку было предусмотрено промыслом Божиим. Но принц, разумеется, не подозревал об этом...
Киото — японская столица. Стрельба из луков и скачки в национальных японских костюмах. Чайные домики и золотистые кимоно. Базар в европейском доме маленького губернатора — принц Георгий покупает бамбуковую трость.
Городок Отсу близ Киото. В чудесный апрельский день Ники и Георгий возвращались на рикшах от губернатора, довольные, преисполненные разнообразных ярких впечатлений. Завернули на узкую улочку, где любопытной массой толпился по обеим сторонам народ. Проход был неширок, и свита следовала за принцами длинной вереницей. Ники, с интересом разглядывая японцев, чуть повернул голову и... первый удар, который мог стать смертельным, цели не достиг — сабля лишь скользнула над ухом цесаревича. Брызнула кровь, но Николай сумел увернуться от второго удара и спрыгнул на мостовую. Японцы в страхе разбежались. Фанатик преследовал безоружного цесаревича, но принц Георгий не отставал. Оглянувшись, Ники увидел, как Георгий изо всех сил бьёт полицейского купленной сегодня на базаре бамбуковой тростью...
Потом уже подоспевшие полицейские тащили за ноги своего преступного собрата, получившего удар по шее собственной саблей, а Николай, из раны которого обильно текла кровь, успокаивал свиту и старался держаться на ногах. Думал он сейчас только об одном: как воспримут известие о покушении на наследника российского престола самые дорогие ему люди: мама, отец и... и, конечно же, Аликс.
«Мы всё время думаем о тебе, — написала позже тётушка, — и можешь легко представить, какие ужасные мгновения мы пережили, когда узнали об этом опасном инциденте в Японии. Бедная Пелли (так в письмах великая княгиня называла Аликс) очень переживала».
Когда Ники вернулся в Петербург, отец, внешне ничем не выразивший волнения, от сердца поблагодарил принца Георгия и попросил у него трость, которой тот сбил преступника с ног...
Спустя немного времени принц задумчиво вертел в руках эту судьбоносную бамбуковую палку, спасшую жизнь русского цесаревича и теперь чудесно украшенную по приказу императора Александра III — бриллианты ослепительно играли на свету! — и повторял еле слышно: — ...и трость будет сильнее меча, и трость засияет блеском.
* * *
Цесаревич Николай и принцесса Аликс не встречались между 1889 и 1894 годами — зато они переписывались и обменивались маленькими подарками. Цесаревич много слышал о принцессе от Эллы, ставшей теперь, после принятия православия, Елизаветой Фёдоровной. И она, и дядя Сергей Александрович, всегда восхищавшийся крошкой Аликс, поддерживали идею этого брака. Елизавета Фёдоровна, искренне полюбившая свою новую родину и всем сердцем принявшая православную веру, не считала смену религии препятствием. «Ты должен встретиться с ней, это ваш последний шанс», — настаивала Элла.
Николай и сам это знал. Пять лет он каждый день молился Господу и Пресвятой Богородице о даровании ему в жёны любимой Аликс. Пять лет... и царь Александр сдался, видя непреклонность сына и силу его чувств, уважая его за эту силу и непреклонность. Императрица Мария Фёдоровна не решилась спорить с супругом. Согласна была и королева Виктория. Оставалось последнее, самое трудное препятствие — сама Аликс. И Николай приготовился сам бороться с ней — против неё же самой.
Весной 1894 года в Кобурге состоялись торжества, связанные со свадьбой Эрнста. В последний момент пришло известие о неожиданном приезде цесаревича.
Они были наедине — он рядом! Даже через беспросветную тьму сердечного горя юная принцесса почувствовала пробивающийся лучик великой радости — он рядом, он с ней! Впервые за много лет. Пусть ей даровано лишь несколько дней этого ничем не заменимого счастья — видеть его, слышать его голос, но она примет это счастье и будет потом всю жизнь носить его в себе как самое светлое воспоминание. Всю дальнейшую безрадостную жизнь. Если бы можно было спрятать лицо у него на груди и выплакать своё страдание!
Ники целовал её руку. Вся сила его чувства сосредоточилась в выразительном взгляде, полном мольбы к ней о понимании и духовном единении с ним в том, что было самым важным для обоих. И он говорил: говорило его сердце, его верующая душа, говорила его любовь — к Богу и к женщине.
— Аликс, я понимаю ваши религиозные чувства и благоговею перед ними. Но ведь мы веруем в одного Христа — другого Христа нет. Бог, сотворивший мир, дал нам душу и сердце. И моё сердце, и ваше Он наполнил любовью, чтобы мы слились душа с душой, чтобы мы стали едины и пошли одной дорогой в жизни. Без Его воли нет ничего. Пусть не тревожит вас совесть в том, что моя вера станет вашей верой. Когда вы узнаете, как прекрасна, благодатна и смиренна наша православная религия, как величественны и великолепны наши храмы и монастыри, как торжественны и величавы наши богослужения, — вы их полюбите, Аликс, и ничто не будет нас разделять...
Он призывал на помощь Россию — сокровенную в великой державе Святую Русь, которую так любил, — чтобы она вдохнула в него красноречие. Он молил Бога дать мудрость бедным человеческим словам, чтобы поколебать это сердечко, любящее, но непреклонное, которое — он чувствовал — бьётся сейчас сильнее.
Аликс плакала: её любовь вступила в борьбу с религиозными убеждениями. Она плохо представляла себе разницу между православием и лютеранством, но эта разница казалась ей огромной.
— Я не могу, — отвечала она едва слышно, почти через силу, — нет, не могу...
И она оставила его в тревоге и надежде. Ожидавшему следующего тет-а-тет Николаю порой казалось, что напряжение этого ожидания становится невыносимым. Но потом вновь радость оттого, что он может видеть Аликс, может читать неизменную любовь в её глазах, захлёстывала такой светлой и тёплой волной счастья, что юноша снова наполнялся верой — Бог всё-таки ответит на его горячие молитвы.
Какую внутреннюю борьбу пришлось выдержать Аликс, можно только догадываться, но Бог услышал молитвы царевича, и на следующее утро Аликс сказала:
— Я согласна.
Он едва поверил!
— Я не знаю, что это было, Ники. — Принцесса плакала то ли от счастья, то ли от потрясения, но нежное лицо её ещё хранило отсветы благоговейно-прекрасного страха. — Не знаю... Но это было... как озарение. Это был ответ... Оттуда — я уверена. И теперь с лёгким сердцем я могу сказать вам, мой любимый, моё сокровище: я согласна! Я приму вашу веру, Ники, и буду вашей женой. Если бы вы знали, как светло и покойно теперь у меня на душе.
Аликс видела, что Николай сам с трудом сдерживает слёзы, пытаясь спрятать их за улыбкой, ясным лучом освещающей его славное лицо.
— Аликс, солнышко моё, я хочу прижать к сердцу весь мир. Как всё меняется, когда двое любят друг друга...
— Всё изменилось — люди, деревья, вещи...
— И вы, Аликс! Вы теперь совсем другая. Счастливая! Моя невеста...
