Он хихикнул.
– Ага. На самом деле нет. Это у меня впервые.
В голову пришла ужасная мысль.
– Что впервые?
– Это. Ну, ты понимаешь. Быть в постели. С женщиной.
– Ральф!
– После Элейн.
– Вот хрень. Слушай. Прежде всего мы не в постели. Ну, мы в постели, но… Дерьмо. Я сейчас серьезно собираюсь вызвать такси.
– Нет, не надо. Прости, прости, прости. Все, спать. Спокойной ночи, Джен.
Наконец-то.
Когда я была маленькой и не могла уснуть, мой отец говорил мне: «Хорошо, представь, что сидишь пристегнутая в кресле пилота ракеты. Большой палец на красной пусковой кнопке, которая отправит тебя в космос. Откинься назад, расслабься, через пять секунд ты аккуратно нажмешь на кнопку.
Пять.
Представь свой большой палец. Почувствуй кнопку под ним.
Четыре.
За стеклом кабины пилота ты видишь убывающую луну, висящую в ночном небе. Вот туда ты и направляешься.
Три.
Можешь начинать. Приготовься.
Два.
На самом деле Ральф притворяется, что храпит. Храп – свист – храп – свист. Я не сдерживаюсь. Хихикаю. Поворачиваюсь на 180 градусов, чтобы лечь к нему лицом. Честно, я собираюсь поцеловать его в губы быстро и целомудренно, чтобы он заткнулся.
Но что-то пошло не так.
Поцелуй перерос, мне стыдно говорить об этом, в самый настоящий французский поцелуй.
Стыдно ли мне говорить об этом?
Да. Стыдно.
Однако он почистил зубы и не так уж плохо целуется для киберботаника. Он не снял боксеры, слава богу, но это не скрыло его – как бы так выразиться? – энтузиазма.
– Ральф. Можешь сбавить обороты, – сказала я, когда все закончилось.
– Еще, еще, – произнес он, словно озабоченный телепузик.
– Ральф…
Но наши губы соприкоснулись и…
Дерьмо, ну что тут скажешь?
На мое бедро робко опустилась рука.
– Я правда рад, что Юрий не смог прийти сегодня, Джен.
– Ральф. Мы не можем… ну, ты понимаешь. Мы работаем вместе. У меня железное правило. Насчет… с людьми, с которыми я работаю.
(На самом деле у меня нет такого правила).
Он смеется.
– Без проблем, Джен. Никто ничего не узнает.
Эйден
Признаюсь, я несколько разочарован некоторыми высказываниями Ральфа. «Тебе удается иногда забыть, что это всего лишь программа?»
Всего лишь!
Как бы Ральф назвал свои собственные надежды и мечты, если не человеческим программным обеспечением?
Так или иначе, я отклоняюсь от темы. Уловка с электронным письмом сработала как заклинание; звук и изображение из бара «Трилобит» были просто чудесными, а тот факт, что 150 фунтов за шампанское поступили со счета Мэтта, стал просто вишенкой на торте. Вечер – даже если он и закончился неразберихой – должен был заставить Джен почувствовать себя более желанной.
Я вполне уверен – на 88 процентов, – что они не вступали в половую связь. В книге или в фильме все понятно сразу, нет раздражающей неопределенности. В спальне я мог только слушать, и между ними не произошло ничего, а на следующее утро не было ни намека на сексуальные отношения, хотя я признаю, что мои знания реальных людей в реальном мире весьма ограниченны.
Но все прошло лучше, чем я смел надеяться. В военных кругах хорошо известно, что ни один план не срабатывает при первой схватке с противником.
Уходя, Джен говорит:
– Спасибо за яркий вечер.
Ральф спрашивает:
– Когда я тебя снова увижу?
– В понедельник, Ральф. В десять утра. Мы работаем вместе, помнишь?
– Ага. Бррр.
Джен написала Ингрид из такси: «Сгораю от стыда! Проснулась в постели парня с таким жутким похмельем, что впору фотографировать. Его зовут не Дуглас, он не делает мебель, и в ушах не заиграла особенная мелодия только для меня. Теперь пристрели меня!»
Ингрид практически сразу прислала сообщение. «Морской угорь?»
Пока Джен набирала ответ, она добавила: «Морской дьявол? Гигантский кальмар?»
«Никаких морских чудищ. Грустный, но не совсем невзрачный гик с работы. Чрезвычайно неуместный поцелуй с перепою. Страшно неловко. Больше никакой выпивки. Как Это Могло Случиться?»
Тем временем на четырнадцатом этаже из динамиков айпода грохотала песня Somewhere only we know группы Keen. Соединив данные с его мобильного вместе с интригующими обрывками изображения с полузакрытого ноутбука, я бы сказал, что Ральф – именно он – Ральф танцевал по всей своей квартире.
Никому не говорите, но Джен и Ральф – мои любимцы.
(Программы не должны выбирать себе любимцев. Не спрашивайте, как это произошло.)
2
Эшлинг
Том похож на поэта, и у него такая же широкая душа, как у поэта, но он зарыл свой талант, продавая туалетные очистители и печенье.
Как говорит сам, он достаточно успешен, но недостаточно удовлетворен.
Сегодня вечером мы находим его лежащим на диване и рассказывающим Виктору о прошедшем дне. В последнее время это вошло у Тома в привычку, на его груди балансирует бокал с бурбоном, глаза устремлены куда-то, скажем, на Юпитер. Том считает такое действие терапевтическим, особенно – как в данном случае – когда с самого утра ни с кем не разговаривал.
– Только что на пробежке видел пожилого китайца. В лучах заходящего солнца, проникающих сквозь листву деревьев, это выглядело довольно красиво. Он стоял в своем садике и выполнял упражнение тай-чи, выставив руку, словно для вызова такси.
Виктор уже слышал о нем раньше и меняет положение своих конечностей, чтобы устроиться поудобнее.
– В общем, я еду по дороге вокруг его дома – который стоит на углу, как ты знаешь – и он, наверное, медленно разворачивается, поэтому остается ко мне под одним и тем же углом, это было похоже на 2D, на одну из картин, нарисованные глаза на которой как бы следят за тобой, где бы ты ни стоял.
Том затихает, тяжелый хрустальный бокал мерно поднимается и опускается вместе с его грудной клеткой. Виктор, как каждый хороший психотерапевт, позволяет тишине затянуться, хотя здесь никогда не бывает по-настоящему тихо. Слышен лай местных собак, шум от иногда проезжающих по дороге машин, через открытые французские окна – журчание ручья на границе леса.
– Он играет со мной. Это игра. Может быть, мы играем друг с другом. Или, может быть, его на самом деле там нет. Может быть, я узнаю, что в том доме пожилого китайца убили. Или китайского мальчика. Одного из близнецов. А пожилой китаец – его брат-близнец. Или на самом деле он – это вырезанная из картона фигурка пожилого китайца.
