Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Я огибаю дом, сажусь на ступеньки на веранде, кладу ногу на ногу и ставлю рядом рюкзак. Смотрю на небо. Из бледно-голубого оно постепенно становится лазурным. Я все смотрю и смотрю на него, пока не приходится отвернуться из-за солнца. Кожа сперва румянится, потом начинает потихоньку сгорать. В горле пересыхает. Это мазохизм – испытывать боль и не пытаться от нее избавиться?
«Я могу погибнуть», – думаю я. И ничего не чувствую.
Около трех скрип двери возвращает меня к реальности. Я не поднимаю головы, пока Марли не произносит:
– Заходи давай.
Она громыхает дверью. Я с трудом встаю. Тело затекло, обгоревшая кожа ноет. Заставляю себя расправить плечи и вразвалочку захожу в дом Марли. Внутри спертый, пронизанный дымом воздух, будто кто-то целенаправленно закрыл все окна, перед тем как открыть пачку сигарет.
Я стою в тускло освещенном коридоре рядом с лестницей. Коридор ведет одновременно в гостиную, которую я уже видела, и в кухню, откуда через пару мгновений выходит Марли. Теперь она в красном топе и джинсах, настолько рваных, что непонятно, дизайнерский ли это ход или они просто очень старые. Я вижу татуировку на ее ключице – нож, увитый цветами.
– Судя по всему, иначе тебя с веранды было не согнать, – говорит Марли, и я киваю, складывая руки на груди. Она делает то же самое. – Ты вся сгорела.
– Д-да.
– Завтра все болеть будет.
Уже болит.
– Да, н-наверное.
Она щурится:
– Почему ты так разговариваешь?
– В-вы что, з-заик не в-видели?
– Конечно, видела. Просто интересно, почему ты заикаешься.
– Н-ну вот т-так у-угораздило.
– И ты, значит… Даррена ищешь.
Я киваю.
Марли вздыхает и проходит в кухню, а потом кричит мне оттуда:
– Ну и чего ты там стоишь?
Мне очень больно, кожа кажется слишком тесной. Чтобы сделать хоть шаг, я заставляю себя думать о чем-то кроме солнцезащитного крема.
Я наконец захожу в кухню и вижу Марли, прислонившуюся к стойке. Тут грязновато, но не отвратительно. Видно, что хозяйка просто не успевает одновременно мыть посуду и присматривать за ребенком. Раковина уставлена тарелками, мисками, стаканами и поильниками. Напротив раковины – маленький кухонный стол, а над ним – окно, из которого отлично видно школьный двор на противоположной стороне улицы. Рядом со столом – два стула. Из одного торчит набивка. Вся мебель в стиле ретро, но дело не в особенностях вкуса: тут просто не могут позволить себе что-то поновее. Ламинированный пол, бежевые стены, темно-зеленые шторы. Довольно уродливо.
– Хорошо т-тут у вас.
Она знает, что я так не думаю, но ей все равно. Марли окидывает меня внимательным взглядом. Я достаю из рюкзака фотографию и протягиваю ее Марли. Когда она вглядывается в снимок, ее длинные пальцы вздрагивают.
– Господи, – бормочет Марли.
– Я его д-дочь.
Я не знаю, нужно ли мне хитрить, но лучше перестраховаться. Марли снова издает пронзительный смешок. Она возвращает мне фотографию, открывает выдвижной ящик и достает пачку сигарет. Потом она затягивается, выдыхает, и вокруг ее губ отчетливо проявляются морщины.
– Ты хочешь сказать, что у Даррена Маршалла есть дочь? – На фильтре сигареты остается след от помады. Марли делает еще пару затяжек, откашливается, и я прямо слышу хрипы в ее легких. – И это ты?
– Да.
– Малявка тоже его?
– Н-нет.
– Может, ты пить хочешь?
Я киваю. И пить хочу, и от еды, если честно, не отказалась бы.
Марли открывает холодильник, достает колу и протягивает мне. С удовольствием сжимаю в руке ледяную банку, потом дергаю за колечко и слышу характерное шипение.
– Наверное, недолго он с вами прожил, – говорит Марли.
– Д-достаточно.
Она терпеливо дожидается, пока я попью, а потом спрашивает:
– Он правда твой отец?.. Даррен.
– П-почему вы т-таким тоном п-произносите его имя?
Марли оно явно кажется чужим.
Она собирается было ответить, но тут на втором этаже начинает плакать ребенок. Марли чертыхается, бросает сигарету в раковину, заливает ее водой, а потом указывает мне на стул.
– Садись. Сейчас приду.
Она дожидается, пока я сяду, а потом выбегает из кухни, бросив через плечо:
– Даже не думай что-нибудь спереть.
Да тут и брать-то нечего.
Замечаю гору бумаги на столе. Это неоплаченные счета, просроченные уведомления. У меня внутри все сжимается. Я знаю, каково это – нуждаться в деньгах, а их нет и не будет.
Через несколько минут Марли спускается со второго этажа с малышом на руках. У него такие же светлые волосы, как у матери, не очень аккуратно постриженные «под горшок». У него круглое-прекруглое личико, нос пуговкой и большие глаза цвета неба за окном. Пухлые ножки и ручки. Думаю, на него-то все деньги и уходят. Он весь извивается и суетится, а потом вдруг видит меня и утыкается носом в маму, застеснявшись незнакомого человека. Марли указывает мне на стоящий в углу детский стульчик:
– Разложи-ка.
Она сажает ребенка на стул, а сама идет к холодильнику. Малыш не сводит с меня глаз. Мне становится жутковато: я вспоминаю злобных детишек из «Деревни проклятых»[5]. Дети мне вообще-то не нравятся. Единственным исключением была Мэтти. В жизни не видела более очаровательного ребенка – такого кругленького, мягкого и милого. У нее долгое время не росли волосы, был только смешной светлый хохолок на макушке. Маленькие ручонки всегда были сжаты в кулачки, как будто она готовилась к драке, будто хотела поскорее вырасти и задать всем жару. Она любила крепко сжимать мои пальцы. Мэтти была самой сильной.
Самой лучшей.
– К-как его з-зовут?
– Брекин.
Марли усаживает малыша поудобнее и дает ему ложечку яблочного пюре. Он начинает что-то лепетать, и пюре падает ему на майку. Марли смеется, но не так, как прежде. В этом смехе слышится нежность и доброта. Она начинает сюсюкаться с ним.
– Где Д-Даррен?
Мэй Бет говорила, что, когда мне что-то нужно, я иногда бываю обескураживающе прямолинейна. Перехожу к делу без особых предисловий. Можете любить меня за это, можете презирать – меняться я в любом случае не собираюсь.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
