Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
— Здравствуй, Зослава. — Арей сел рядышком и протянул леденца на палочке. Простенького такого петушка, которого из сахару варят да с соками разными. И соки леденцы в разные колеры красят. Нынешний был золотым, полупрозрачным и до того сладким с виду, что рот слюной наполнился.
— Спасибо.
Петушок был духмяным. И значится, не только сахару, но и меду не пожалели.
— Что у вас за беда приключилась?
— Где?
Арей тяжко вздохнул.
— Прислали мне нарочного с письмом, что тут мою невестушку обижают. Вот думаю, которую…
Я петушка и отложила.
Разом и цвет утратил, и запах, и… и тошно стало. Я тут сижу, мечтания мечтаю об том, как жить станем, пусть и на краю мира. Может, получится до того краю добраться и с него плюнуть.
— Не меня, если…
Если считает он меня своей невестою.
— Да я так и подумал. Тебя обидеть можно, конечно, но жаловаться ты непривычная. Она и царице отписалась.
— Которая из них?
— Тоже заметила? — Он руку мою нашел и погладил осторожно. — Вернись в общежитие…
Я б с превеликой радостью. Пусть и велик терем, мне даренный, пусть и богат, полны сундуки добра, а все одно неуютно мне в нем.
Дом?
Нет, не дом. Не тот, об котором мечталось. Да только как оставишь гостей, пусть и незваных, да званием немалых?
— Плевать. — Арей тряхнул головой. — Я только и думаю, как бы они тебя… как бы не случилось чего… не знаю… Меня с вами отправляют. А их — со мной, то есть формально — с братом, который безмужних сестер в городе оставить боится.
— А он боится?
Ильюшка в гости каждый день заглядывал. Только гости были престранны. Он являлся и садился за стол, сестрицы усаживались напротив. Да так и сидели молча, глазея друг на дружку. Высиживали когда час, когда и два, а после расходились.
— Останься, — попросил Арей. — Никто не заставит тебя ехать. Скажи Люциане, она тебе мигом дело отыщет, где подальше… или вовсе больной скажись. Поверят.
— А практика?
— Зачтут. Найдут способ. Зослава…
Что сказать? Не он первый говорит об этаком. Мол, всего-то надо, что захотеть, и сподмогнут добрые люди, сумею отвод дать, чтоб не ехала я в земли дальние, не искала приключениев на зад свой, который ноне вовсе не так уж и широк. Да только… вот как мне их всех бросить?
Царевичей бедолажных.
И Кирея, который чем дальше, тем беспокойней делался, будто грызло изнутри его то самое азарское пламя, с коим не всякому совладать выйдет. Ильюшку… Лойко… Невестушку свою названую утративши, он сделался смурен и молчалив. Наособицу держится, а тронешь — вспыхивает злостью непонятной, только и отгорает быстро, сам винится.
Куда они одни?
Да и… есть же и слово даденое, и монета клятая, и жених, который, даст Божиня, женихом и уйдет… Есть сон мой и книга серая, которую Хозяину вод возвернуть надобно, пока иных каких бед она не натворила. Есть… многое за мною есть.
Не останусь.
А захочу, то, мнится, и не оставят.
— Нет, значит. — Арей понял все без слов. Обнял. Коснулся сухими губами лба. — Извини…
— За что?
Он-то в чем виноватый?
— За все. За то, что вышло так, неудачно… за то, что сам я…
— Обнимаетесь? — Маленкин визгливый голос едва ль не заставил подскочить. Еле на лавке усидела, честное слово. — Ты погляди, Любляна, на это безобразие!
Стоит боярынька наша, руки в бока уперла, глазьями зыркает гневно, значится, ноженькой притопывает… Ох и грозна, как мышь, на кота войной пошедшая.
— Погляди, погляди. При живой-то жене…
— Пока не жене. — Арей руку свою не убрал. И чуяла я, злится. Внутри закипает дикое азарское пламя, а Маленке то в радость. Ажно засветилась.
— Невесте, царским словом даренной! Тебе, ублюдку, милость великую оказали…
— Цыц! — рявкнула я.
И как-то так рявкнула, хотя от жизни не крикучая, что Маленка присела. Правда, скоренько спохватилась и айда в крик.
— А что тут делается! — Визгучий голос ее всполошил курей, развалившихся было на солнцепеке, и те с квохтанием брызнули в стороны, только пыл поднялся. — А, люди добрые…
Ох, и верещала она! Вороны и те слухали-заслухивались, до того красиво выходило. Этак не каждая торговка сумеет, не то что боярыня родовитая.
Я прям рот и открыла.
После-то вспомнила, что Люциана Береславовна за этот рот раззявленный, которым только мух ловить, ругивала крепко, и закрыла. Подперла кулачком щеку, на Маленку уставилась. Ну и гляжу, значится, жду, когда человек проорется. Она же ж, знай себе, по чести идет, что по мне, что по Арею и евонной матушке… что по моим родителям… Выдохлась наконец.
— Пересохло в горле? — молвила я найлюбезнейшим тоном. — Может, кваску подать?
Маленка только запыхкала, что твой еж, и выскочила с горницы, только дверью ляснула так, что мало терем не развалился.
— Кваску, значит? — Арей бровку поднял.
— Кваску… а то мало ли, может, всего не досказала.
Глянули друг на друга и прыснули смехом. Вот же ж, люди добрые…
И недобрые.
— Знаешь, Зослава, а с тобой весело. — Арей отер слезящиеся глаза. — Даже когда причин для веселья вроде бы и нет.
— Царице жаловаться станет?
— Разве что для порядку. А так ее никто слушать не будет, и она это знает распрекрасно. Нет, здесь другое. Пройдемся? — Он встал и руку подал.
А я что? Приняла. Как оно там осенью будет, еще вилами на воде писано. Может, и не доживем мы до той осени, так чего время на глупости тратить?
Выплыли мы со двора, лебедь с лебедушкой. Ну, хотелось мне лебедушкой хоть когда побыть, правда, чуяла всей сутью своей, что не лебедушка я, но как есть гусыня обыкновенная. А и пускай себе, тоже птица хорошая, строгая.
К воротам дошли.
И за ворота.
Город задыхался от жары. Солнце пекло немилосердно.
Пыльно.
Духотень. И по этой духотени собаки и те попрятались, что уж про людей говорить. Дремали в теньке нищие. Страдали лоточники. И ни пирогов никому не хотелось, ни пряников, ни орехов каленых. Арей, правда, купил кулек, но больше для порядку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
А я плечами пожала.
Обыкновенственно.
Лениво разве что. Экзаменации сдала, до практики еще неделя цельная, а я, заместо того, чтоб делом заняться, бока на перинах вылеживаю. Отдыхаю.
— Не болит голова? Слабость непонятная или вот кружится…
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
