— Пашка-а-а, ты куда улетел? — иезуитски прошептала она, легонько пошевеливая рукой. Павел постанывал, силясь держать глаза открытыми и борясь с желанием раствориться в теплом облаке ощущений. Маша медленно потянула простыню на себя… Павел застонал от острого щекочущего движения мягкой шелковистой ткани по его восставшей плоти. Простыня полезла вниз, обнажая ладное мужское тело. Из разноголосого шума, доносившегося с Сены, выделилась блюзовая мелодия. Лодка с туристами медленно прошла под самыми окнами «Ковчега». Легкое покачивание волн добавилось к движениям Машиных рук, многократно усиливая наслаждение. Естество подалось к приближению взрыва. Маша замедлила движения, глаза Павла широко раскрылись, и… в этот момент за Машиной спиной он увидел Симону.
На пару секунд женщина застыла на пороге. Ее лицо последовательно сменило несколько выражений: радостно-приветливое перешло в удивленное, затем в смущенное и, наконец, в восторженное. Маша, вся отдавшись приятным манипуляциям, не могла видеть того, что происходило позади нее: в момент, когда на лице Симоны отразился восторг, Павел начал извергать семя, разбрызгивая его через Машину голову… Симона беззучно ойкнула и исчезла за дверью. Маша продолжала свое благоносное развлечение. Дождавшись окончания острого действия, она накрыла Павла простыней, поцеловала в горячие губы и тихонько спросила, не ожидая ответа:
— Теперь ты еще поспишь?
Затем улыбнулась каким-то своим затаенным мыслям и вышла из комнаты, оставив Павла погружаться в сладкий сон.
Из комнаты Маша прошла прямо в гостиную.
— Я микробиолог, — говорила в этот момент Симона Геннадию с Милой. — Сейчас работаю в одном очень интересном проекте, многих специалистов уже давно знаю — проект курирует мировая ассоциация биологов.
Тут же сидел и Толик, загораживая своим могучим торсом репродукцию Тициана. Он призывно помахал Маше ладонью, приглашая присесть рядом в свободное кресло. Маша двинулась в его сторону.
— Как доехали? — непринужденно спросила она, усаживаясь и понизив голос.
Все еще румяная, Симона тараторила что-то очень интересное. Пробы воздуха, артефакт, жизнь бактерий… Да, Павел говорил. Речь о медальоне! Вот уже несколько дней Симона здесь на симпозиуме, а дело с медальоном выходит серьезное, и она не жалеет, что пришлось сорваться аж в самый Париж. Еще бы, сорваться в Париж — кто ж об этом пожалеет! Маша хихикнула про себя, вспомнив своего раненого, но не потерявшего боевого настроя супруга.
— Ассоциация оплатила все расходы, есть материалы для изучения, и ваш медальон очень кстати. — Симона встретилась с Машей глазами и отвела взгляд, зардевшись.
— Да, но их на самом деле два, как следует из дневника. У нас только один. — Маша поймала смущенный взгляд Симоны и, бережно сняв вещицу, протянула подруге. Симона покраснела еще больше, но, подставив ладонь, приняла желтый кругляшок и, взвесив на ладони, вернула его владелице.
— Я нашла еще одного владельца старинного медальона! — перебила она Машу. — Здесь, в Париже! Долго объяснять, у меня есть пара идей, но говорить о них рано, пока у меня не будет проб воздуха из вашего украшения. Я помню, ты говорила еще и про бумаги, но бумаги в нашем случае не представляют интереса. Примерно три года назад мне стали доступны пробы древнего воздуха, тогда у меня и сформировалась одна идея. Надо кое-что проверить. В общем, этот воздух нужен мне как… воздух!
— А что насчет второго? Кто его владелец? — воодушевилась Маша.
— Луи Дестен, французский коллекционер.
— Дядюшка Дестен? — воскликнула Маша. — Тесен мир… Неужели у него тот самый, второй?
Толик заговорщицки заулыбался и переглянулся с Милой и Геннадием:
— Это дело надо отметить!
На столе появилась бутылка старого доброго «Советского шампанского».
— Вы уж простите за предложение распития во Франции советского напитка, но все-таки мы русские, и немного патриотизма в бокале нам не помешает! — провозгласил с воодушевлением Геннадий. Приятели подняли бокалы и… услышали голос Павла:
— А я? Меня забыли, господа товарищи! Россиянин в одиночестве, спасите лежачего больного…
— Кого я слышу! — обрадовался Толик. — А то «в кустах я, в кустах»! Что хочешь, то и думай! — Он сгреб бутылку и ведерко со льдом. Вся компания ввалилась в «лазарет». При виде старых знакомцев Павел радостно заулыбался, зацепившись взглядом за вспыхнувшие щечки Симоны. Та жизнеутверждающе подняла руку, сжатую в кулак, и с подъемом произнесла:
— Мы с тобой!
— О-о-о-о, йес! — живо откликнулся Павел и захохотал, вращая глазами.
Ничего не понимающий Толик добавил:
— Мы сами кого хошь покусаем, га-га-га…
— Давайте же пить шампанское! — весело закричала Мила, добавляя колокольчик женского смеха в мужской приветственный гвалт. — Ген, поставь старину Дассена, пожалуйста!
Комната наполнилась проникновенным мягким голосом любимого в России певца.
— А давайте пойдем на палубу! — предложила Мила.
Празднование встречи продолжилось под навесом на свежем воздухе до самого вечера. Павлу помогли перебраться в кресло, и он блаженно таращился в парижское небо, которое никогда не бывает абсолютно черным, — отсветы рекламы большого города мягко расцвечивали его цветными переливами.
— Итак, вы побывали у старика Дестена? — вернулась Симона к началу разговора.
— Да, и оставили ему бумаги для ознакомления. — Павел поежился от речного ветерка. — Через несколько дней он пригласил нас на ужин. По-моему, он что-то знает о прошлом моей прапрабабушки.
— Мы с удовольствием еще раз к нему съездим, — встряла Маша. Павел согласно закивал головой.
— И все подробно тебе расскажем.
— Да, мне интересно абсолютно все.
Через несколько дней, когда Павел оправился от увечья, они с Машей вновь оказались у памятной литой ограды поместья Луи Дестена. Дядюшке нездоровилось, но он не отменил назначенной встречи. Навстречу супругам вышел дворецкий и проводил их в Пурпурную гостиную, где старик устроился у камина, в кресле, укрытый пледом. Дворецкий придвинул к камину еще два кресла — для гостей.
— Вот взгляните-ка на это. — Дестен сделал приглашающий жест рукой, когда дворецкий вышел. Он потянул за шнурок, и взорам Павла и Маши предстала картина, скрытая от посторонних глаз плотной материей.
— Бог ты мой! — воскликнул Павел и застыл, потрясенный увиденным. С картины на них смотрели двое. Мужчина и женщина. У каждого на шее медальон. И именно такие, какой был на Маше. Томас Эдисон и Евгения! Светлоликая темноволосая Евгения и серьезный, почти торжественный Томас!
— Эта картина попала ко мне очень давно. Она была в ужасном состоянии. Я пригласил опытного реставратора, и вот результат перед вами! — Дядюшка Дестен еще раз величественно повел рукой. — Я прочел дневники Евгении, и я потрясен ее судьбой. Мне захотелось показать вам этот холст, и, более того, мне захотелось отдать должное этим любящим. Я хочу, чтобы вы, в память об их любви, приняли от меня этот подарок.
