Книга Молитвослов императрицы - Мария Спасская

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48

Заметив мое расстроенное лицо, Лариса пошла на мировую:

— Да ладно, Мир, забей. Никуда он не денется. Что ты там все роешься, как курица в навозе? Потеряла что-то?

— Даже не знаю, — забормотала я. — Молитвослов куда-то подевался.

— Не ной, найдется, — махнула рукой подруга.

— Так что, Эммануила Львовича к вам не пускать? — допытывался охранник.

И я решилась на крайний шаг:

— Не пускать. Передайте, чтобы он ехал домой.

— А вечером что изменится? — усмехнулась Лара. — Полагаешь, что дома будет по-другому?

— Я к нему не вернусь, — чуть слышно выдохнула я. Но подруга все-таки услышала.

Глаза ее сделались жесткими, у губ пролегла суровая складка.

— Ну-ну, смотри, тебе жить. К слову, где жить собираешься? Думаю, ты и сама понимаешь, что на сей раз никто не поверит в твое отсутствие под моей крышей, и Эммануил Львович предпримет попытку взять штурмом квартиру, так что ко мне ехать нельзя.

— Есть место, где муж меня совершенно точно не будет искать.

— Теряюсь в догадках, — хмыкнула подруга. И тут же протестующе замахала руками: — Нет-нет, лучше не говори, а то вдруг проболтаюсь Эммануилу, когда он станет меня каленым железом пытать.

Остаток дня мы со Светочкой своими силами собирали витрины и выкладывали в них наши сокровища. Мысль о пропавшем молитвослове не выходила из головы, и я несколько раз сверялась со списком, проверяя, не ошиблась ли я — а вдруг и не было никакого молитвослова? Но нет, ошибки быть не могло. За номером сорок пять совершенно точно числился личный молитвослов Ее Императорского Величества Александры Федоровны. Я очень опасалась, что в коробку залезет дотошный Майкл, обнаружит пропажу, и тогда не избежать международного скандала, но мне повезло. Американец открыл для себя перфоманс шведского кудесника от искусства и до самого окончания рабочего дня снова и снова наблюдал за распадом демонической женщины. Пока что никто ничего не заметил, и я очень рассчитывала, что вечером увижу Евгения и задам интересующий меня вопрос по поводу пропавшего экспоната из коробки номер девять.

Царское Село, декабрь 1916 года.

Переливчатая трель будильника оповестила о начале нового дня. Независимо от того, будни это или праздники, Влас просыпался по надежному немецкому «Ленцкирху» точно в семь часов и делал ровно сто атлетических движений для придания мышцам упругости. Затем шел в ванную комнату и, стоя в корыте, окатывал тело ледяной водой. Растирался туго накрахмаленным до наждачной жесткости полотенцем, тщательно брился перед мутным от времени настенным зеркалом, наводил идеальный пробор и возвращался к себе, чтобы одеться на американский манер в клетчатые панталоны и желтые ботинки на каучуковом ходу, завершив картину преображения белой фланелевой тенниской на шнуровке крест-накрест, укороченным полупальто и кепи.

В это утро дело дошло до тенниски, когда в комнату без стука ворвался Ригель и с порога выдохнул:

— Эх, Воскобойников! Не уберег Раису Киевну!

— Во-первых, Мишель, здравствуй, — с достоинством откликнулся Влас, рассматривая в карманное зеркальце прыщ на подбородке. — Не кричи. Что случилось? Что с Раисой?

— Выпила крысиную отраву, пыталась покончить собой. Да не стой ты, как фонарный столб! Нужно промывание делать! Воду к ней неси!

Влас отложил зеркальце и посмотрел на друга.

— Кружки достаточно?

Ригель даже застонал от его непонятливости.

— Ведро с водой! — прокричал он, выбегая из комнаты и устремляясь в покои хозяйки. — Пустую кружку! И таз! Все неси! Да шевелись ты!

Влас сходил на кухню за ополовиненным во время умывания ведром, по дороге прихватив кружку и таз. Свернув по коридору на хозяйскую половину, зашел в открытую дверь и поставил воду перед Ригелем. Таз и кружку тот выхватил из рук приятеля сам. Замерев перед кроватью, Влас не без брезгливости наблюдал, как Ригель зачерпывает в ведре воду и кружка за кружкой вливает ловкими точными движениями в раскинувшуюся в беспамятстве девушку, после чего переворачивает ее на бок и, сделав несколько манипуляций, направляет рвотный поток в стоящий на полу таз. Затем снова зачерпывает воду, вливает в рот Раисе.

Чтобы не видеть не слишком приятного очистительного процесса, Влас отошел к столу и стал перебирать безделушки. Взял в руки томик Бессонова, полистал и вернул на место. Раскрыл синюю, в картонном переплете, тетрадь, понял, что это дневник, хотел было закрыть, как порядочный человек, но текст, промелькнувший на последней странице, привлек его внимание.

«Он так и сказал: «Вы стояли среди всех этих девочек, как булыжник в хрустале, с лицом монгольского всадника и грацией кухарки. Я не мог отказаться. В моем гербарии вы займете давно пустующую нишу чертополоха. Верьте мне, дитя, это большая редкость — быть такой малопривлекательной. Этот талант вам непременно нужно обратить в деньги. Давайте объявления в газетах, и многие любители клубнички с душком потянутся к вам, как бродячие псы к тухлой селедке. И перестаньте плакать — вас это делает еще уродливей. Хотя, может, в этом ваша прелесть. Вы не урод, вы на грани. И слезы стирают эту грань, делают прозрачной, словно хрусталики льда, тающие под безрадостным петроградским солнцем. Что наша жизнь? Миг, следующий за мигом. И я ловец мигов. Золотых рыбок. И жаб». Так говорил он, и губы кривились холодной усмешкой. О да! Он — Поэт! Ненавижу его! Сладкоголосый убийца! Он нашел метафоры, от которых не хочется жить. А потом переспал со мной, словно высморкался. Не буду жить. Не могу. Зачем жить мне, навечно отравленной его ядом? Воробьева жалко. Кажется, он на самом деле меня любит. Лучше бы уж с ним. Ну да теперь уж все равно».

В дверь давно и настойчиво звонили. Отложив тетрадь, Влас пошел открывать. На пороге стоял тот самый Воробьев, которого было жалко. Тонким нервным пальцем Воробьев вернул на переносицу сползшие очки и фальцетом сказал:

— Здравствуйте, Воскобойников. Где Раиса Киевна? Отчего вчера не пришла?

Воробьев числился секретарем петроградского филиала антропософского общества и ревниво следил, чтобы Симанюк не пропускала заседания. Если же она не являлась к назначенному времени в Вышеславский переулок, Воробьев обязательно заходил и осведомлялся о причине ее отсутствия.

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич. Ей нездоровится, — откликнулся Влас, радуясь возможности переложить неприятные обязанности ассистента врача на вновь прибывшего. — Вы проходите в ее комнату, а мне необходимо срочно уйти. Я и так изрядно припозднился.

Власа и в самом деле ждала неотложная работа. Фотограф должен был не только проявить пластины со вчерашнего места происшествия, но и напечатать фотографические снимки, сделанные царем в неформальной обстановке. Это была одна из почетных обязанностей, которую выполняло при дворе фотоателье дядюшки.

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48