– Может быть, – отозвался Мэтт после паузы.
– У тебя есть чем писать?
У него всегда была с собой ручка. Раньше была. «Монблан». Ее свадебный подарок.
– Ее зовут Эми Жанетт Стивенсон, – продолжала она. – Родилась двадцать восьмого февраля восьмидесятого года. Жила на Уорлингэм-Роуд в Эденбридже, графство Кент. Объявлена в розыск восемнадцатого июля девяносто пятого. Мать – Джоан Стивенсон, отец неизвестен. Отчим – Роберт Стивенсон. Когда нашли Эми, полиция его забрала, но потом отпустила. Газеты утверждают, что никого больше не задерживали, но я думаю, в радиусе тридцати пяти миль не осталось ни одного неохваченного педофила.
– Во всей Англии не осталось, – пробормотал Мэтт.
Было слышно, как он корябает ручкой по бумаге. В животе запорхали бабочки – несмотря на искусственность ситуации, ей приятно было концентрироваться на работе, обдумывать задачу. Приятно было говорить с Мэттом.
– Ладно, Алекс. Я посмотрю, что тут можно сделать. Слушай… помнишь, я сказал «мы»?
Плавный переход! Не желает она об этом говорить.
– Все нормально, ты не обязан ничего мне объяснять.
– Я знаю, но лучше я тебе сам скажу. Не хочу, чтобы ты узнала об этом от других.
– От кого? Я ведь не общаюсь с твоими друзьями или родственниками. Я вообще ни с кем не общаюсь.
Но Мэтта было уже не остановить.
– Я женюсь, Алекс, – выпалил он. – Я женюсь, и у меня будет ребенок.
– От той, на которой ты женишься? – уточнила она. К горлу подкатил комок. Сердце разлетелось на тысячу кусков.
Снова это вежливое хмыканье.
– На самом деле я, конечно, очень рада за тебя. Поздравляю! Как ее зовут?
Она совсем, совсем не хотела это знать.
– Ее зовут Джейн, она офицер полиции. Мы вместе работаем. Так что… – Мэтт не договорил.
Так что она понимает.
– Так что она понимает, что значит ненормированный график, – подсказала Алекс.
– Ну да, вроде того.
– И когда ожидается прибавление?
– Через месяц. Это девочка.
– Мэтт, я правда очень, очень рада за тебя. Потрясающая новость. Поздравляю вас обоих! Ну что, тогда… у тебя есть мой номер? Или проще написать по почте, если что-нибудь найдется?
Чувствуя, что уплывает, она прочертила ногтями вверх по матрасу и вонзила их в ногу. Нельзя терять концентрацию.
– Да, твой мобильный у меня остался, – Мэтт ничего не заметил, – и электронный адрес тоже. Он не изменился?
– Никак не дойдут руки сменить его, хотя он, конечно, немного идиотский.
– Да нет, нормальный. Отражает действительность – «Алекс Дейл пишет».
– Собака джи-мейл точка ком.
– Собака джи-мейл точка ком. В общем, я буду на связи. Рад был тебя слышать, Алекс.
– Спасибо, Мэтт.
– Алекс…
– Да?
– Как у тебя с… как твои дела? Как ты справляешься? Ходишь на консультации?
– Мэтт, за меня не волнуйся, ладно?
– Ладно.
* * *
Она положила трубку, и та коротко звякнула в ответ. Повалившись на кровать, она судорожно вцепилась в голое, без пододеяльника, одеяло; она тянула и тянула, пока не закрыла себя всю, с ног до головы. Ребенок. У него будет ребенок. От новой жены. Здоровый ребенок от нормальной, хорошей жены. Это все, чего он хотел, хотя и никогда не признавался.
Завернувшись в одеяло так, что не осталось ни единой щелочки, она лежала, словно в материнской утробе. Плакала, тряслась, глотала слезы. Выла. Извивалась, корчилась, пытаясь выдавить из себя эту боль. Потом затихла.
Ее тошнило. Сорвав с лица одеяло, она обессиленно сползла с шершавого матраса, загребая руками, как мультяшный герой, выбирающийся из зыбучих песков. Она решительно не хотела думать про Мэтта, его новую жену и ребенка. Но это было неизбежно.
Тени заметно удлинились. Который час? Сколько прошло времени?
Она направилась в ванную. Сходила по-маленькому, до скрипа отмыла лицо недешевым средством для умывания и торопливо сбежала вниз по лестнице. Ее ждали стакан и бутылка. И другая бутылка, рядом с начатой. И еще хренова туча бутылок.
Глава девятая
Джейкоб
8 сентября 2010
Он провел в палате час, но чувствовал, что этого мало. Время не лечит; время – чистая страница, на которой тени прошлого оставляют свои признания и сожаления.
На этой неделе от визита в больничное чистилище стало только хуже.
Последней была Наташа Кэрролл. Он держал ее тонкую, словно вырезанную из дорогого фарфора руку, а в глазах набухали тяжелые слезы. Наташа оставалась безмятежной: священная статуя с ликом, обращенным к неизвестному богу.
Наташа находилась в лучшем мире. Не в религиозном или философском, но в ментальном смысле. Ее мысли порхали где-то далеко, легкие, как летние грезы – и там явно было веселей, чем в этом больничном склепе.
А вот его мысли не умели никуда унестись. Попрощавшись с Наташей и помахав медсестрам, он на заплетающихся ногах вышел из больницы и замер под ярким солнцем. Свидание с Эми не принесло никакого облегчения; он был как выжатый лимон.
В окне отразилась его поникшая фигура. В светло-русых волосах пестрели свежие серебристые нити; кожа вокруг болезненно прищуренных глаз сморщилась, словно покореженный огнем пластик. Чувство вины разъедало его изнутри.
Он нетвердо прошел несколько шагов по неровной, засыпанной гравием площадке перед старым больничным корпусом и тяжело опустился на землю. Здание нависло над ним тюремной башней.
Полная неподвижность. Ноги по-турецки, плечи опущены. Осыпающаяся кирпичная стена холодит поясницу. Позвоночник словно врос в землю – пустил корни. Если вдруг на него помчится машина скорой помощи, он не сможет отскочить с дороги.
Утром он весь издергался. Когда Фионе нужно было в женскую консультацию, ей разрешали появляться на работе в обед, и сегодня после приема она захотела сходить вместе на бранч. Прием заканчивался в 10:45, от консультации до больницы минимум десять минут езды плюс парковка. Пойди он на бранч с Фионой – и на еженедельный визит времени бы уже не осталось. Нужно было сделать выбор: Фиона или Эми.
Он решил, что пожертвует Эми и не поедет в госпиталь на этой неделе. «Отличная идея, – сказал он. – Будет здорово сходить вместе на бранч перед работой».
Но потом, в кабинете женской консультации, он видел, как дрогнул живот Фионы, когда на него выдавили порцию холодного геля; и чуть не задохнулся в те полсекунды, когда молчал доплер; и со слезами на глазах слушал неумолчный стук сердца своего будущего ребенка.
В той комнате звучала сама жизнь, и он вспомнил об Эми.
