Говоря это, Андре вспоминал женщин, с которыми его сводила судьба. Может быть, по сравнению с Оркис им недоставало страсти в постели, но что касается слов, то они одаряли его весьма горячими выражениями своей привязанности.
— Как только вы покинете город, я пошлю в резиденцию Леклерка слугу с этим письмом и букетом самых пышных орхидей, — пообещал Жак.
— Как по-вашему, Оркис не вздумает снова увидеться со мной? — с явным беспокойством спросил Андре.
— Не в ее привычках уделять мужчине больше одной ночи, — ответил Жак. — Впрочем, кто ее знает, она существо непредсказуемое.
— Тебе лучше поскорее уносить отсюда ноги, — не удержался от замечания Кирк.
— Я стараюсь предусмотреть всякую случайность, — добавил Жак. — Зная Оркис много лет, я предпочитаю всегда держаться начеку. С ней нужно быть готовым ко всему.
Когда слуги стали выносить вещи Андре, он обратился к своему новому знакомому:
— Пожалуйста, разрешите мне как-то отблагодарить вас! Я знаю, вы не примете денег за свои услуги. Во всяком случае, я должен отдать долг: ведь вы потратились на лошадь, слугу, цветы.
Жак улыбнулся.
— Этим я лишь отчасти покрыл свой долг перед Кирком. Я обязан ему жизнью. Как же мне оценить нечто столь дорогое для меня в деньгах?
Мужчины рассмеялись.
Андре попытался настоять на своем, но Жак только молча отмахнулся. Стало ясно, что дальнейшие уговоры могли лишь обидеть его.
Андре вспомнил, что Жак говорил ему об особенностях в образе мыслей мулатов. Из-за двойственности своего положения они страдали неуверенностью в себе. А сознание своей незаменимости для белого человека внушало им самоуважение.
«Удивительно, что умный, проницательный Жак не чужд той же слабости, — подумал Андре. — Впрочем, — размышлял он, — без Жака я бы действительно пропал. Трудно сказать, дожил бы я до этой минуты без его опеки».
Получалось, что Жак все-таки знал, чего он стоит. И теперь он, очевидно, не слишком опасался провала Андре.
Напротив, он надеялся, что авантюра молодого француза удастся благодаря его, Жака, предусмотрительности.
Выждав, пока слуга уйдет из комнаты, Жак тихо сказал:
— В ваш багаж я положил мешочек с порошком. Это краска, с помощью которой вы преобразились в мулата.
— А когда она снова мне понадобится? — с тревогой спросил Андре.
— Ну недели две-три краска точно продержится, — обнадежил его Жак. — Я нанес ее толстым слоем, так что вы получились смуглее меня и многих других мулатов. Но не забывайте, каждое утро вы должны подкрашивать ногти и кожу вокруг них.
Андре вспомнил, как во время первой процедуры Жак особенно тщательно обрабатывал его пальцы.
— Вы встретите много светлых мулатов, — пояснил Жак, — некоторых из них было бы невозможно отличить по цвету кожи от белого человека, если бы не одна особенность: эти темные ногти. Помните, ногти быстро отрастают и белое полукружие в основании сразу же выдаст ваш обман знающему человеку.
— Я не забуду, — кивнул Андре. — Еще раз благодарю вас за все.
Пожав руку капитану, он спросил:
— А можно мне, если я доберусь до Америки, сразу же приехать в Бостон?
— Ты же знаешь, что всегда будешь желанным гостем, — ответил Кирк. — И вся моя родня будет рада тебя принять. Не пойму, чем ты так их очаровал.
Андре снова повернулся к Жаку.
— Кирк рассказал мне, что услышал о смерти моего дяди и трех его сыновей от вас. Вы случайно не знаете, где их похоронили?
— Мне лишь сообщили, что ваши родственники погибли все до одного. Злодеи не пощадили даже маленькую девочку, которую удочерил граф, дав ей свою фамилию, и перебили гостей, вернее, беженцев, скрывавшихся в их доме. Мне удалось выяснить только это. Помолчав, Жак добавил:
— Хоронить своих жертв — не в привычках этих злодеев. Трупы обычно оставляют разлагаться на жаре где-нибудь на поле. Или их выбрасывают в болото, если оно имеется поблизости.
Поколебавшись, Жак осторожно добавил:
— Полагаю, что перед смертью несчастных могли пытать. На Гаити сейчас иначе не убивают. Истязания настолько вошли в обиход, что это уже никого не шокирует.
Андре стиснул зубы. Он понимал, что Жак старается уберечь его от возможного потрясения.
Обнявшись на прощание с Кирком, молодой человек направился вслед за Жаком.
На заднем дворе, откуда можно было выехать, не привлекая внимания случайных прохожих, стояли две оседланные лошади.
Их держал под уздцы высокий широкоплечий негр. Это и был Томас.
Когда Жак их знакомил, Андре постарался рассмотреть человека, на которого ему предстояло полагаться в опасном предприятии. Кожа у Томаса была очень темная, черты лица — типичные для представителей его расы, волосы с мелкими кудряшками напоминали пышный мох. Примечательными в лице были только глаза — слегка прищуренные, печальные и мудрые.
Стоило Томасу улыбнуться, и Андре понял, что перед ним, несомненно, добрый и честный человек.
Он протянул руку для приветствия:
— Я рад познакомиться с тобой, Томас. Спасибо, что ты согласился сопровождать меня в пути.
Андре заметил, что негр несколько мгновений колебался, и понял причину его нерешительности: белые люди не здороваются за руку с неграми.
«Следовательно, — подумал Андре, — Томас предупрежден, что я только изображаю мулата».
В этот момент Томас ответил на его рукопожатие — ладонь Андре, довольно крупная, совсем утонула в ручище негра.
— Томас будет охранять твою жизнь. Верь ему, не держи от него секретов, — сказал негр.
Заметив, что к седлам лошадей прикреплены большие тюки, Андре догадался: в них его одежда.
Постаравшись вложить в прощальное рукопожатие с Жаком всю благодарность к нему, Андре легко вскочил в седло — Томас уже был на коне, — и они пустились в путь.
Андре заметил, что Томас выбирает окраинные улицы, стараясь не привлекать ненужного внимания.
Вскоре они выехали из Порт-о-Пренса — город, разумеется, был небольшой. Путешественники продолжали придерживаться проселочных дорог. Точнее, это были просто колеи, оставленные повозками, изредка проезжающими по этим пустынным местам.
Андре рассмотрел карту острова еще в доме Жака и составил некоторое представление о пути, который им предстоял. Он пролегал вдоль канала Св. Марка, и далее — по Черным горам, в долину, где обосновался покойный Филипп де Вилларе, впервые приехав на Гаити.
Андре в какой-то мере радовало, что в Капе правит Анри Кристоф, о котором отзывались лучше, нежели о Дессалине.
Правда, на совести этого правителя тоже было немало жизней, но он избегал лишнего кровопролития и не обнаруживал патологической жестокости. Судя по тому, что, едва завидев приближающиеся французские корабли, он приказал поджечь в Капе собственный, только что отстроенный дворец, это был человек решительный.
