Священник забормотал что-то, вероятно, молитву, но так как он говорил по-русски, Салена не понимала ни слова. Когда священник окончил молитву, князь взял Салену за руку и, сняв у нее с пальца рубиновое кольцо, заменил его золотым.
Священник воздел руки и благословил новобрачных. Князь поднялся с колен.
— Теперь мы муж и жена, Салена, — сказал он и нетерпеливо потащил ее к двери.
Князь привел Салену в просторную, роскошно обставленную гостиную и сказал:
— Ты — моя жена, — он улыбнулся. — Теперь мы можем поговорить о любви, и нас никто не прервет.
— Нельзя ли мне… сначала посмотреть ваши покои? — спросила Салена. — Я здесь… никогда не была.
Князь понял, что она боится его, и улыбнулся еще шире:
— Позволь, я лучше покажу тебе твою спальню. Для нас она сейчас важнее всего.
Салена не нашлась, что ответить, и покорно пошла за князем. Он привел ее в большую комнату, окна которой выходили на террасу.
Фонтан внизу сверкал и переливался в лучах разноцветных ламп, искусно спрятанных среди цветов; на темном небе ярко горели звезды, — но Салена ничего этого не замечала: она была не в силах отвести глаз от огромной кровати, которая, казалось, заполняла собой всю комнату.
Шелковое покрывало лежало в стороне, простыни были откинуты, и Салена не смела даже подумать о том, что будет дальше.
— Стоит ли ждать? — услышала она голос князя. — Я позову служанку, а когда ты ляжешь в постель, я вернусь, и мы начнем наш первый урок.
С этими словами князь позвонил в колокольчик, и служанка тут же явилась, словно ждала за дверью. Это была та же самая девушка, что прислуживала Салене все это время.
Князь поцеловал руку своей новоиспеченной супруге и сказал:
— Не заставляй меня ждать, моя красавица. Он повернулся к двери, и бриллианты на его булавке сверкнули.
— Его высочество — нетерпеливый жених, — лукаво заметила служанка, когда он вышел, и Салене стало еще страшнее.
Служанка сняла с нее вуаль и начала развязывать шнуровку на свадебном платье.
Салена чувствовала себя как во сне и не понимала, что с ней происходит, пока вдруг не оказалась в ночной сорочке, сшитой так искусно, что вполне могла бы сойти за бальное платье. Она была из тончайшего батиста и оторочена настоящим валансьенским кружевом по низу и на рукавах.
— Позвольте, я расчешу волосы вашему высочеству, — сказала служанка.
Салена послушно повернулась к туалетному столику. Она была не в состоянии ни о чем думать и делала только то, что ей говорили.
Присев на стул, она заметила письмо, прикрепленное к зеркалу, и, узнав почерк отца, развернула его.
Моя дорогая!
На прощание я хочу еще раз сказать о том, как сильно я тебя люблю и как мне хочется, чтобы ты была счастлива. Когда у тебя будет время, прошу тебя, напиши мне, что прощаешь меня и по-прежнему думаешь о своем любящем и грешном отце.
Карденхэм.
Салена перечитала письмо дважды и почувствовала, как ее словно омыло теплой волной, поднявшейся изнутри.
Она понимала, что пришлось пережить отцу, заставляя ее — ради спасения их обоих — делать то, что ей ненавистно.
Салена встала из-за туалетного столика.
— Подождите минутку, — сказала она служанке. — Я хочу написать отцу. Быть может, еще не слишком поздно и кто-нибудь отвезет письмо в Монте-Карло?
— Да, конечно, ваше высочество. Кто-нибудь из слуг это сделает.
В углу комнаты стоял секретер. Очень красивый, инкрустированный костью. Секретер был закрыт. Салена сделала попытку его открыть.
— Он заперт, — сказала она служанке. — А мне нужна бумага… для письма.
— Наверное, ключи в ящике, ваше высочество, — ответила служанка. — А если там нет, я спрошу у экономки.
— Я сама посмотрю, — сказала Салена.
Она выдвинула один из маленьких ящичков и в глубине его увидела ключ.
Открыв секретер, Салена, как и надеялась, обнаружила там промокательную бумагу, бумагу для письма и конверты.
И вдруг ее взгляд упал на две фотографии, стоящие напротив чернильницы.
Салена взяла одну, чтобы рассмотреть получше.
На фотографии была изображена привлекательная женщина в дорогом вечернем платье.
«Кто бы это мог быть?» — подумала Салена и, перевернув фотографию, увидела на обратной стороне надпись, сделанную по-французски:
Сержу от его любимой жены Ольги.
Салена в оцепенении уставилась на фотографию. Никто и никогда не говорил ей, что князь — вдовец. Внезапно ей стало страшно.
Салена решительно протянула руку ко второму снимку. На нем она увидела ту же женщину в окружении четырех детей; старшему было, наверное, около шестнадцати.
На обратной стороне тем же почерком было написано:
Милому Сержу от всей его любящей семьи. Рождество, 1902 год.
Салена долго смотрела на фотографии.
Потом медленно, словно на ощупь пробираясь по лабиринту, она осознала смысл этих фотографий. И словно чей-то далекий голос прошептал ей ответ на другие вопросы, которые она себе задавала.
Их тайная свадьба, настойчивость отца, которую он объяснял желанием оградить ее от любых невзгод в будущем, то, что ей не позволяли разговаривать с теми, кто бы мог открыть правду… Салена смутно припомнила слухи о русских аристократах, которые имели привычку уезжать от семьи, чтобы развлечься «как мальчики».
Еще она вспомнила, что где-то читала о коронах, которые, по русскому обычаю, полагается держать над головами у жениха и невесты.
Но на ее свадьбе с князем не было никаких корон! Салена утвердилась в подозрении, что священник был ненастоящий, или скорее всего служба, которую он вел, не имела ничего общего с венчанием.
Не в силах сдвинуться с места, она сидела и смотрела на фотографии четырех детей и женщины с привлекательным лицом.
За спиной у Салены служанка сказала испуганно:
— Что случилось, ваше высочество? Вы чем-то расстроены?
— Все… хорошо, — через силу ответила Салена после небольшой паузы. — Оставьте меня.
— Но, ваше высочество, ваши волосы…
— Прошу вас, оставьте меня одну!
— Я буду ждать, когда вы меня позовете, ваше высочество.
Салена не ответила. Она сидела, уставившись в одну точку. Услышав, как служанка закрыла за собой дверь, она встала, все еще глядя на фотографии, которые держала в руке. Как долго она так простояла, Салена и сама не могла бы сказать, но тут дверь распахнулась, и вошел князь.
Он уже переоделся, сменив вечерний костюм на тонкий халат восточного покроя; его обнаженная шея была в морщинах, и оттого он выглядел намного старше.
