К маю стали цвести уже почти все яблони Иннокентия, кроме той сиротки, за которой он особо ухаживал. Он так и не понимал – прижилась она или нет. Кора как будто обновлялась, а цветков и листьев – не появлялось. Все это расстраивало Иннокентия, и он даже привез один раз профессора из Тимирязевской академии, заплатив за его визит немалую сумму.
– Семен Ильич, скажите, пожалуйста, она жива, эта яблонька?
– Вы что, ради этого меня сюда привезли? Я понимаю, Иннокентий Петрович, что вы неравнодушны к садоводству, но нельзя же так. Если бы я знал о причине вызова, я бы не поехал ни за какие деньги.
– Да ладно вам, уже приехали. Так она жива?
– Давайте посмотрим… Да-с, вроде бы как жива, а может быть, и нет. С деревьями такое бывает – ей не хватает сил, чтобы расцвести, но все же они есть, чтобы не зачахнуть. Это как у людей – состояние комы. Понимаете?
– Кажется, да.
– Ну, это когда человек ни жив, ни мертв. А основные системы функционируют.
– Да, я понимаю. Можете не объяснять. Но она выживет?
– Да кто ж ее знает. Оба исходы равновероятны. Хотя зиму продержалась, может, и очухается еще.
– Будем надеяться.
– Чудной вы человек, Иннокентий Петрович, с вашими-то связями могли бы еще и бизнес построить, а вы все за яблонькой ухаживаете.
– Я уже строил, спасибо.
– Вы только не обижайтесь.
– Я и не думал обижаться, Семен Ильич. Если хотите, оставайтесь у меня. Я тут один живу – жена не любит это место, а дочери все разъехались. Можем вечером баньку сделать и выпить чего-нибудь. У меня вина есть из Италии и коньяк с завода, дагестанский.
– Спасибо, но я лучше поеду. Все-таки на выходной вы меня дернули.
– Ну, извините.
– Да ладно, Иннокентий, ну, и правда, брось ты дурочку валять с этой яблоней, у тебя вон сад цветет, все яблони коллекционные, все за их черенками в очередь стоят, а ты вцепился в эту… палку и пытаешься ее вырастить.
– Ну, у всех свои странности, Семен. Я верю, что и за ее черенками в очередь стоять будут.
– Ну, дело твое.
Семен Ильич завел мотор машины, еще немного поговорил с Инокентием Петровичем о мировой нестабильности и отчалил домой. Иннокентий Петрович, будучи довольным, что яблонька все еще жива, открыл по этому поводу самую дорогую бутылку вина и пригласил соседа, чтобы не пить в одиночку.
Но шли месяцы, а яблонька так и не цвела, хотя и немного подрастала: Иннокентий Петрович каждое утро замерял ее ствол. За год она выросла на два сантиметра. Соседи, просившие у Иннокентия черенки для прививок, как-то косо посматривали на молодое растение и списывали данную историю с яблоней на повышенную чувствительность Иннокентия.
– Выброси ты ее, Иннокентий, – говорила соседка по имени Софья.
– Не могу, Софья, живая она, как же я ее выброшу, а вдруг поправится и плоды у нее будут. Живое существо!
– Да хватит уже народ смешить, Иннокентий, уже весь поселок над тобой смеется. Себя-то пожалей.
– Да пусть смеются, хорошо, что не плачут, – с улыбкой отвечал Иннокентий.
– Ну и чудной же ты, говорят, что бизнесами целыми управлял, а так взглянешь – и не поверишь.
– Ну, мало ли что говорят, а яблоньку я свою не брошу, Соня.
Такие разговоры случались у Иннокентия с соседями все чаще и чаще – в конце осени он вырыл пару кустов крыжовника за домом и на их место пересадил свою яблоньку, чтобы соседи ее больше не видели. После чего разговоры немного утихли.
…Прошел еще один год, и яблони Иннокентия зацвели раньше, чем обычно, привлекая все новых и новых жителей поселка, умолявших Иннокентия нарезать им черенков для прививок. Последнее он делал неохотно: знал, что главное – это уход за растением и любовь к нему. Просто так привить черенок будет недостаточно. Однако соседи не унимались, и один раз, в середине лета, один из них «зацепил» Иннокентия в разговоре.
– Ты все время о любви, о заботе говоришь, Иннокентий, так? – начал сосед по имени Леонид.
– Так, все дело именно в них.
– Ну, раз так, то где твоя яблоня, от которой ты не отходишь ни на день? Что же она у тебя не плодоносит. А? Ты же ей столько любви и заботы дал, а она – дичка.
– А откуда ты знаешь, что не плодоносит? Ты видел?
– Да я на что хочешь могу спорить с тобой, уверен в этом на сто процентов.
– Ну, спорить я с тобой не стану, Леонид.
– Покажи мне ее!
– Не стану! Незачем!
– Я же говорю, что не плодоносит!
– А вот и не так. Не хочу я каждому ее показывать, вас тут целый поселок бродит. Если хотите, все завтра приходите, я покажу, только всем и один раз.
– Во сколько?
– В обед приходите.
– Договорились, – ответил Леонид и ушел к себе на участок.
Иннокентий Петрович сел в машину и поехал в ближайший супермаркет. Нашел там самое большое турецкое яблоко, купил его и захватил на выходе из магазина строительный клей. Приехав домой, он аккуратно вырезал дырочку в одной из веток молодой яблоньки, залил ее клеем, вставил туда хвостик купленного яблока и придавил его небольшой щепкой – с трудом, но яблоко держалось. Для верности Иннокентий достал распылитель с жидким парафином и обработал яблоко, которое по своим размерам напоминало больше небольшую дыньку. Под его тяжестью кренилась не только ветка, на которой оно висело, но и сам ствол яблони.
Ровно к обеду у ворот Иннокентия собралась целая толпа соседей. Наиболее яростные из них стали звать хозяина.
– Иннокентий Петрович, выходите, покажите нам свою красавицу! – закричал Леонид, и вся толпа залилась громким смехом.
– Посмотрим на ее плоды… – добавила Софья, и смех стал еще пуще.
Иннокентий Петрович вышел из дома, подошел к воротам, отворил их и провел всех присутствующих к яблоньке, которую он предварительно окружил металлической сеткой, чтобы ни у кого не было соблазна ее потрогать.
– Вот она, моя яблонька, моя красавица, любуйтесь! – победно произнес он, обращаясь к толпе. – Три года не плодоносила, а теперь вот – сами видите, не яблоко, а целый арбуз!
– Да как же такое возможно, Иннокентий Петрович, этого не может быть?! – дрожащим голосом сказала Софья.
– Может-может, вы же помните Семена Ильича, профессора из академии, так вот он помог мне вывести ее. Она одна в своем роде. Больше таких нет.
– Иннокентий Петрович, я… я прошу вас, все, что хотите. Дайте мне ее черенок, веточку, хоть щепку дайте, я у себя привить хочу, – взмолился Леонид.
– И мне, пожалуйста, мы заплатим, – присоединилась Софья.
– И нам, просим вас, Иннокентий Петрович, – в унисон зазвучала толпа.
