Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Один процесс был публичным, но за плотно закрытыми и запертыми дверями проводилось другое заседание. И на нем оглашались сведения, которые считались слишком страшными, а потому непосильными для общества.
Насколько же страшным должно быть преступление, если оно могло потрясти фундаментальные основы общества? Насколько страшна эта правда, если ее невозможно предъявить обществу? На таком процессе присутствовали только обвиняемый, судья, прокурор, адвокат, охранник и стенографист. И еще один человек.
Один человек, не имеющий никакого отношения к расследованию, но специально избранный, чтобы представлять всех канадцев. Он принимал на себя весь ужас. Он слышал и видел то, что невозможно забыть. А по окончании процесса жил с этим и уносил свои знания с собой в могилу, чтобы остальному обществу не нужно было нести на себе этот страшный груз. Одного человека приносили в жертву ради всеобщего блага.
– Вы не просто читали материалы дела, да? – спросила Мирна. – Проводился еще и закрытый процесс, верно?
Арман смотрел на нее, чуть сжав губы.
Гамаш и Анри вышли из книжного магазина и двинулись вокруг деревенского луга, вдыхая свежий, прохладный осенний воздух. Вдыхая запах перезревших яблок и свежескошенной травы, слушая, как шуршат под ногами только что опавшие листья.
Конечно же, он ничего не сказал Мирне. Не мог. Информация была засекречена. И даже если бы он имел право рассказать ей о преступлениях Джона Флеминга, то не стал бы этого делать.
Ему и самому хотелось бы не знать.
Каждый день, когда двери закрытого суда открывались и выпускали его, Арман возвращался в управление полиции в Монреале и смотрел через окно своего кабинета на горожан, снующих внизу. Они стояли под светофором, спешили кто в бар, кто к дантисту. Думали о покупках, о счетах, о начальстве.
Они не знали. Они читали газеты, смотрели телевизионные отчеты о процессе и считали Флеминга монстром, но они не знали и половины правды.
Арман Гамаш чувствовал, что будет до гробовой доски благодарен судье, которому хватало мужества рассматривать самые жуткие подробности дела. И еще он спрашивал себя, вычищают ли зал после каждого заседания. Дезинфицируют ли. Или сжигают дотла.
Или же просто закрывают двери и возвращаются к своей жизни, а по вечерам в темноте молят Бога, которого считают всемогущим, о том, чтобы Он даровал им забвение? Чтобы даровал им ночи без сновидений. Чтобы перевел часы назад – в то время, когда они не знали.
Знание не всегда сила. Иногда оно калечит.
Мирна предполагала, что терапия может со временем излечить Флеминга от его демонов. Но Арман Гамаш знал: это невозможно. Потому что демоном был сам Джон Флеминг.
И теперь ему удалось бежать из тюремной камеры. Проскользнуть сквозь решетку. В виде слов.
Джон Флеминг снова объявился в мире.
Пришел, чтобы сыграть в свою игру.
Глава пятая
– Что вам надо? – крикнула в темноту Антуанетта.
Она стояла на ярко освещенной сцене, приложив руку ко лбу и вглядываясь в темноту, как мореход в поисках земли.
– Поговорить с вами, – прозвучал в зале голос Армана.
– Мне кажется, вы уже и без того наговорили немало!
Брайан вышел из-за кулисы с бутафорской лампой:
– Ты с кем говоришь?
Арман поднялся по ступенькам:
– Со мной. Salut, Брайан.
– Ну, вы довольны? – спросила Антуанетта, подходя к нему. – Мирна и Габри отказались участвовать. Теперь главную роль, которую собирался играть Габри, придется исполнять Брайану.
– Мне?..
– Пьесу довольно трудно поставить, даже когда актеры не отказываются от ролей, – продолжила Антуанетта.
– Значит, вы не отказались от постановки? – спросил Гамаш.
– Конечно, – резко сказала она. – Несмотря на все ваши усилия. Остальные актеры появятся через несколько минут. Я прошу вас уйти, прежде чем вы нанесете нам еще больший вред.
– Вы скажете им, кто написал пьесу?
– То есть если не скажу я, то скажете вы? Вы поэтому здесь? Чтобы убедиться, что наверняка уничтожили постановку? Боже милостивый, да вы же настоящий фашист!
– Я не хочу дискутировать с вами, – произнес Гамаш.
– Ну конечно, потому что независимое суждение вам поперек горла, – сказала Антуанетта.
Брайан стоял у дивана, продолжая держать лампу. Словно неудавшийся Диоген.
– Габри и Мирна сами принимали решение, – сказал Гамаш. – Но я не стал их разубеждать. По моему мнению, постановка такой пьесы вредна.
– Да, я поняла. Но мы все равно ее поставим. И знаете почему? Потому что, как бы ни был ужасен автор, его пьеса – выдающееся произведение. Если вы будете продолжать в том же духе, то ее никто никогда не прочтет и не увидит. Тоже мне, поборник свободного общества.
– Свободное общество требует своей платы, – отрезал Гамаш, но тут же взял себя в руки.
Антуанетта улыбнулась:
– Наступила на больную мозоль? Чего вы так боитесь, Арман? Автор в тюрьме, уже сколько лет там провел. И никогда не выйдет на свободу.
– Я не боюсь.
– Вы в ужасе, – перебила его Антуанетта. – Если бы мне требовался актер для роли одержимого ужасом, я бы умоляла вас сыграть ее.
– Я бы хотел поговорить, – сказал Гамаш, игнорируя ее слова. – Мы можем присесть?
– Давайте. Только поскорее, пока не приехали остальные.
– Могу я к вам присоединиться? – спросил Брайан, ставя лампу. – Или вы хотите говорить конфиденциально?
– Давайте, – ответил Арман. – К вам это тоже имеет отношение.
Гамаш сел в потертое кресло – часть сценического реквизита. Он редко поднимался на сцену, и его каждый раз удивляло, насколько здесь все ветхое. С расстояния, из зала, актеры могли выглядеть как короли и королевы, титаны бизнеса. Но вблизи? Костюмы были дешевые, поношенные, зачастую пропитанные запахом пота. Их зáмки разваливались.
Потеря иллюзий. Такова цена близости к искусству.
Будучи следователем, Арман бóльшую часть жизни изучал предметы, изучал людей. Заглядывал за фасад, чтобы понять, что там находится в действительности. Поношенные, потертые, старые вещи.
Но иногда, иногда, стряхивая пелену с глаз, он обнаруживал нечто светящееся, яркое, и это было лучше, чем сценические декорации.
Он посмотрел на Антуанетту. Средних лет, яростно цепляющаяся за иллюзии юности. Волосы покрашены в фиолетовый цвет, одежду можно было бы назвать богемной, не будь она так тщательно подобрана.
Он искренне восхищался Антуанеттой, симпатизировал ей. Даже сейчас восхищался тем, что она до конца отстаивает то, во что верит. И в конце концов, она ведь не знала всей правды о Флеминге.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
