Раскрасневшись от усилия, Баттерс маршировал на месте, издавая "Бум", и "Ум", и "Па", и наяривая при этом на аккордеоне. Я застыл на месте, разинув рот, ибо повидал на своем веку много странного, но такого — никогда еще. Завершив очередной куплет, Баттерс энергично двинул лбом по тубе, на что тамбурин откликнулся оглушительным лязгом. При этом он краем глаза увидел меня и подпрыгнул от удивления.
Этого ему делать не стоило. Он потерял равновесие и повалился под лязг тамбурина, взревывание тубы и стук барабана. Он уже лежал на полу, а аккордеон его еще издавал последние издыхающие звуки.
— Привет, — окликнул я его.
— Гарри, — прохрипел он из-под груды инструментов. — Классные штанцы.
— Я вижу, вы заняты.
Похоже, он не заметил сарказма.
— Ха, не то слово. Репетирую вовсю. Завтра вечером конкурс оркестров. Октоберфест, понимаете ли.
— Мне казалось, вы завязали с участием после прошлогоднего.
— Ха! — повторил Баттерс немного обиженно. — Не могу же я позволить Джолли Роджерсу посмеяться надо мной еще раз. Нет, вы только представьте себе: пятеро чуваков голосовали за Роджерса! Во что превращается полька?
— Представления не имею, — честно признался я.
Баттерс одарил меня улыбкой.
— Но уж в этот раз я их всех сделаю.
Я не смог сдержать улыбки.
— Вам не помочь выбраться оттуда?
— Ерунда, сам справлюсь, — жизнерадостно откликнулся он и принялся расстегивать многочисленные лямки. — Вот уж не ожидал вас видеть. До планового осмотра еще неделя. Рука беспокоит?
— Не очень, — сказал я. — Просто хотел поговорить с вами о...
— О! — выпалил он и, выбравшись из-под груды музыкальных инструментов, направился к столу в углу. — Пока не перешли к делу... я как раз хотел показать вам кое-что интересного.
— Баттерс, -произнес я. — Я и сам не прочь поболтать, да только со временем у меня совсем хреново.
Он удрученно застыл.
— Правда?
— Угу. У меня на руках дело, и мне необходимо знать, не известно ли вам кое-чего, что могло бы мне помочь.
— О, — протянул он. — Ну да, у вас всегда дела. Но это важно. Я тут провел кое-какие исследования с тех пор, как вы начали ходить ко мне со своей рукой, и выводы, которые я сделал по результатам наблюдений...
— Баттерс, — вздохнул я. — Послушайте, я и правда здорово спешу. Пять слов, не больше, идет?
Он оперся руками о столешницу и пристально посмотрел на меня. Глаза его сияли.
— Я понял наконец, почему чародеи бессмертны, — он призадумался на мгновение. — Черт, это уже шесть слов вышло. Ладно, фиг с ним. О чем вы хотели поговорить?
Я смотрел на него, разинув рот. Потом спохватился, закрыл его и испепелил Баттерса взглядом.
— А знаете, Баттерс, хитрозадых обычно не любят.
Он ухмыльнулся.
— Я же говорил, что это важно.
— Чародеи вовсе не бессмертны, — возразил я. — Просто живут дольше обычного.
Баттерс пожал плечами и принялся рыться в папках у себя на столе. Потом щелкнул выключателем просмотрового аппарата и начал по одному вынимать из папок рентгеновские снимки и прикладывать их к светящемуся экрану.
— Короче, я до сих пор не уверен, что верю в эти ваши волшебные, скрытые от мира штуки. Но судя по тому, что вы мне рассказывали, чародей может прожить раз в пять-шесть дольше среднего. А это ближе всего к бессмертию. Так вот, то, что я видел, заставляет меня поверить в то, что все это не пустые разговоры. Идите-ка сюда.
Я послушался и хмуро уставился на рентгеновские снимки.
— Эй, это что, мои?
— Ага, — подтвердил Баттерс. — После того, как я начал использовать аппарат устаревшего типа, процентов пятнадцать снимков можно худо-бедно разобрать. Да и в старой вашей медицинской карте три или четыре снимка ухитрились выжить прежде, чем вы угробили аппаратуру.
— Гм, — пробормотал я, ткнув пальцем в первый снимок. — Это когда в меня пулю засадили в Мичигане, — на снимке отчетливо виднелись трещины, разбегавшиеся по моей берцовой кости от того места, куда ударила пистолетная пуля — хорошо еще, не самого большого калибра. Я чудом тогда избежал раздробленного бедра и, возможно, смерти. — Кажется, это снимали после того, как сняли гипс.
— Именно, — подтвердил Баттерс. — А вот другой, сделан через пару лет, — он ткнул пальцем в другой снимок. — Вот, видите линии трещин? Там, где кость срослась — светлее.
— Ну, — кивнул я. — И что?
— А то, — хмыкнул Баттерс. — Гляньте вот сюда, — он выложил на экран третий снимок. В общем-то он мало отличался от первых двух, только светлого на нем было меньше. Он ткнул в него пальцем и восторженно посмотрел на меня.
— Что? — не понял я.
Он даже зажмурился от такой моей тупости.
— Гарри, — сказал он. — Это снимок, который я сделал два месяца назад. Обратите внимание: на нем не заметно вообще никаких аномалий.
— И что? — повторил я. — Ну, зажило все, ничего такого.
Он раздраженно засопел.
— Ну и чурбан же вы, Гарри. Кости не могут срастаться бесследно. Отметины от переломов сохраняются до конца жизни. Точнее, должны сохраняться. А у вас — нет.
Я нахмурился.
— Но какое это имеет отношение к продолжительности жизни чародеев?
Баттерс нетерпеливо отмахнулся.
— А вот еще, — он шлепнул на экран еще несколько снимков. — Вот неполный перелом другой руки — не той, в которую вы пулю получили. Вы заработали его, когда загремели с поезда через пару дней после нашего знакомства. Не перелом — трещина. Вы даже не знали об этом, и лубка накладывать не пришлось: хватило и повязки. Так вот, следов не осталось уже к следующему осмотру.
— А что в этом такого странного?
— Да ничего, — вздохнул Баттерс. — Ладно, смотрите дальше. Вон отметина от срастившейся ткани, а на третьем снимке ее — фюить! — и нет уже. Ваша рука здорова-здоровехонька.
— Может, я молока слишком много пью, или еще чего-нибудь? — предположил я. Баттерс только фыркнул.
— Гарри, послушайте. Вы крепкий парень. Вас ранили черт-те сколько раз, — он достал мою медицинскую карту и, крякнув от усилия, шмякнул ее о стол. И то сказать, видел я телефонные книги тоньше, чем моя медицинская карта. — И я уверен, у вас полно еще всяких бяк, по поводу которых вы даже не обращались к доктору.
— Ну, бывало, — кивнул я.
— Вы переломаны почище спортсмена-профессионала, — продолжал Баттерс. — Я имею в виду хоккеистов там, или футболистов. Ну, может, как автогонщик.
— А они что, переломаны? — усомнился я.
