Остин едва сдержал дрожь отвращения, так как исполнительница песни перешла к припеву, фальшивя все больше.
— Некрасивая? Нет… она ужасна!
Судя по нарастающему ропоту присутствующих, не один он пришел к подобному заключению. Над толпой сердитыми шершнями загудели разговоры об обмане, мужчины стали обмениваться подозрительными взглядами. Робкое упоминание о колдовстве заставило нескольких рыцарей осенить себя крестными знамениями и попятиться прочь от помоста.
Если бы не громкий печальный вздох одного богато одетого дворянина, скопление рыцарей превратилось бы в опасную неуправляемую толпу. Но дворянин грустно покачал головой, так что сильно опаленное перо, украшающее его шляпу огромных размеров, упало ему на лоб.
— Да, страшный недуг. Леди Холли пыталась предостеречь меня, но красота ее была столь неотразима, что я не поверил ей.
Вслед за этим послышались приглушенные возгласы: «перепончатые лапы», «приступы слепоты», кто-то даже боязливо пробормотал «оспа», и рыцари принялись осенять себя крестами.
По мере того как ропот распространялся по просторному залу, рыцари начали обмениваться понимающими кивками. Только теперь стала объяснима та поспешность, с которой граф искал жениха для своей дочери, предлагая за нее такое щедрое приданое. Несомненно, он рассчитывал выдать ее замуж, прежде чем облик ее успеет исказиться еще сильнее. Претенденты бросали боязливые взгляды в сторону помоста.
Истязание песней наконец завершилось. Молча оглядев дочь с головы до ног, граф шагнул вперед. Остин прищурился. Не раз в единоборстве его жизнь зависела от умения определить настроение противника, и сейчас рыцарь был готов поклясться, что стиснутые кулаки графа де Шастла тряслись не от унижения, а от бешенства.
Голос хозяина замка, щелкнув словно бич, разом прекратил все пересуды:
— Мы продолжим состязание в умении владеть словом. Кто первый воздаст хвалу моей дочери песней или стихами?
Тишина стала гнетущей. Свободное пространство перед помостом стало увеличиваться само собой. Рыцари пятились назад, пытаясь спрятать лютни и флейты за спину.
Остин будто прирос к месту.
Кэри шепнул ему на ухо:
— Не вы ли говорили, что «красивая жена — язва на счастье мужа»? Господь предоставляет вам возможность перехитрить судьбу. Не упускайте такой удачи.
Остин с тоской бросил взгляд в сторону соблазнительно манящей двери, затем снова посмотрел на помост, где стояла, глупо улыбаясь, девица, точно не понимая, какое впечатление произвела она на собравшихся. Ее отец, вытирая блестящий от пота лоб, осторожно отступал к занавесу.
Но Кэри лишил своего господина права выбора, с силой толкнув его в спину. Остин, пытаясь сохранить равновесие, шагнул вперед, вызвав взрыв насмешливых реплик.
Прочистив внезапно пересохшее горло, рыцарь расправил плечи и, положив руку на рукоять меча, громко объявил:
— Я пришел просить руки этой женщины!
Холли не могла скрыть довольную улыбку. Она уже предвкушала торжество победы. Ей не раз доводилось видеть, как ее представление покоряло зрителей, но впервые она наслаждалась таким эффектом, как сегодня.
Возможно, ее хитрость и не удалось бы осуществить, если бы на помощь не пришел, сам того не зная, лорд Фэрфакс, дворянин с опаленным пером, повторив нелепые россказни, которыми дурачила его Холли. После чего единственной причиной для беспокойства оставались приглушенные крики и стук, доносящиеся из кладовки наверху, где девушка с помощью Элспет заперла отца Натаниэля. Но и они становились все тише и тише.
Правда, Холли вынуждена была признать, что толстая короткая шея ее отца наливалась кровью; граф раскачивался на каблуках, готовый вот-вот взорваться, словно кипящий котел, плотно закрытый крышкой. Но пройдет время, и он простит свою дочь. Простит, как всегда. Холли представила себе, с помощью каких ухищрений будет ублажать отца, и у нее на лице появилась довольная улыбка.
Во-первых, она распорядится приготовить его любимый ужин: фазан, фаршированный розмарином и украшенный собственными перьями, крошечные маринованные каперсы, засахаренные фрукты и другие сладости.
Затем она наденет его любимое платье — фиолетовое, шитое золотом — и мантилью в тон ему. Холли едва сдержалась, чтобы не пощупать рукой волосы. Они постепенно отрастут, а до тех пор ей придется скрывать их под красивыми мантильями — их у нее предостаточно. Остается надеяться, что ресницы, которые она тоже принесла в жертву, отрастут так же быстро.
Когда отец сядет в обитое гобеленом кресло перед камином, она устроится на подушке у его ног, возьмет в руки арфу и споет его любимую песню, ту, которую пела ему ее мать, когда отец возвращался домой, недовольный тем, что загнал нового жеребца, или уставший после битвы с неугомонными валлийцами.
О, разумеется, некоторое время отец будет ворчать и дуться, но после того, как Холли допоет песню до конца, он печально покачает головой, тихо вздохнет и погладит ее по… по мантилье. После чего признается, как рад, что она осталась рядом с ним, и они отпразднуют ее изобретательность, выпив по кубку меда…
— Я пришел просить руки этой женщины!
Эти неожиданные слова оторвали Холли от сладостных мечтаний. Ее улыбка поблекла.
Девушка испуганно заморгала, обнаружив, что на безоблачном небосклоне ее будущего появилась черная грозовая туча. Туча огромных размеров, гонимая с запада ураганным ветром. Холли даже представить себе не могла, что незнакомец из ночного парка в свете дня окажется еще более внушительным.
Он возвышался над всеми прочими мужчинами, и его длинные непокорные волосы и всклокоченная борода резко контрастировали с их короткими стрижками на французский манер и вислыми усами.
Стройное тело излучало мощь. Он был рослым и сильным, но двигался при этом на удивление легко. Рыцарь не только внешне выглядел человеком другого народа, но и манерами и поведением отличался от англичан. Стройный торс без усилий держал вес его тела, и рыцарь, даже стоя совершенно неподвижно, всем своим видом излучал непринужденную легкость.
Холли никак не могла постичь, как этот неотесанный мужлан мог с завораживающей нежностью целовать ее губы. От одного только воспоминания об этом они запылали.
Первое потрясение сменилось неукротимой яростью. Значит, этот дикарь считает себя достойным стать ее мужем? Однако не далее как прошлой ночью он шел на свидание к другой девице — собираясь на следующий день просить у графа руки его дочери! И что еще хуже, когда его дама сердца опоздала на встречу, грубиян решил насладиться прелестями Холли, изменив своей предполагаемой невесте не с кем иным, как с нею самой! Девушка нахмурилась, сбитая с толку этим парадоксом.
— Подойдите сюда, сэр, — повелительным тоном произнес граф де Шастл.
Вырвавшееся у Холли при этих словах восклицание заслужило свирепый взгляд отца, предупредивший девушку, что графу очень хочется прекратить весь этот маскарад, но он не осмеливается устраивать такой грандиозный скандал на глазах у всех собравшихся.
