― Так-так! Значит Пекин вам не указ? Тогда будем звонить в Пекин! Вы понимаете, что ставите под удар будущие олимпийские игры? Сейчас будем звонить! Где телефон? Несите сюда телефон! — грозили мы строптивым тибетцам неприятностями.
Но на входе в храм Джоканг сидели тёртые калачи, повидавшие многих мастеров разговорного жанра с тощим кошельком. Контролеры не сдались, и нам пришлось расстаться с деньгами. Таков удел иностранцев — они платят в десятки раз больше местных жителей. Удивительно, что китайские туристы приравнивались к иностранцам и послушно платили. Тибетцы проходили в храм Джоканг почти бесплатно, но тратились на жертвенное масло, шёлковые шарфы-хатаки и подношения божествам.
Внутри храма было не протолкнуться. Толпы богомольцев осаждали монастырские двери. Движение напирающей толпы регулировали полицейские в униформе и охранники в робах монахов. К паломникам здесь относились без особого уважения. Их прямо за одежду оттаскивали от аквариумов с молчаливыми статуями, чтобы не загораживали проход для других страждущих. Без устали работал конвейер: положил деньги, сдал шёлковый хатак, подлил масла в чадящий позолоченный чан — и отваливай — что тебе ещё?! Снимать в храме было запрещено. Я, конечно, попробовал достать камеру, но на меня с криками и руганью бросился один из монахов, пытаясь вырвать фотоаппарат. Буддистским смирением тут и не пахло. Из стеклянных коробок на всё это взирали угрюмые зубастые монстры, сидящие в кучах бумажных денег. Возможно, в этом храме стоило бы заменить позолоченную статую Будды на Золотого Тельца?
Мы выбрались из дымной и душной преисподней на свежий воздух. Священная Лхаса бурлила. По дорогам носились звенящие велорикши, вышагивали чумазые богомольцы, вертя переносные молитвенные барабаны, попрошайничали монахи, усевшись посреди тротуара. Лхаса пыталась жить как прежде, не замечая, как быстро меняется. Вот уже гуляют по ней нарядные туристы, зажав в руках одинаковые путеводители. Растут как молодой бамбук здания банков и отелей. Открываются модные бутики и магазины туристического снаряжения. А китайские рестораны давно вытеснили с главных улиц тибетские общепиты, и последние ютятся в полутёмных переулках.
Буддистские чудовища
Оставив Лхасу, мы направились в обратную сторону, к непальской границе. Снова проехали мимо Ташилунпо, поднялись на знакомые перевалы и, наконец, перед городом Латсе решили съехать с главной дороги и посетить ещё один известный тибетский монастырь — Сакья, основанный в 1073 году. Именно отсюда в ХІІІ-м веке тибетские ламы впервые начали править страной, поддерживаемые Монгольской империей. Здесь же родилась школа тибетского буддизма Сакьяпа, одна из самых старых и самых странных.
Монастырь Сакья всегда жил независимо и изолированно от внешнего мира. Снаружи он похож на неприступную крепость, в которой живёт могущественный и жестокий тиран. Внутри это чувство становится лишь сильнее.
Школа Сакьяпа многое позаимствовала из древней религии бон: её внутренние стены украшали изображения зубастых чудовищ и человеческих черепов, а над одной из входных дверей была развешена коллекция жутковатых чучел. Сушёные волки, дикие коты и хищные птицы оскалили пасти и клювы и, кажется, были готовы броситься на непрошеного гостя.
Во дворе были сложены курганы из костей и бычьих черепов с вырезанными на них мантрами, на одной из арок на стене сохранилась старая цветная роспись — всего лишь невинный тигр, но рядом были видны следы пуль. Кто стрелял? Китайцы? Странно, что им не понравился именно тигр, а изображения чудовищ остались нетронутыми. Впрочем, кое-где монстров с окровавленными пастями закрыли от посторонних глаз плотными тёмными тряпками.
Поднявшись по лестнице, можно было выйти на плоскую крышу монастыря. Отсюда открывался вид на внутренний двор, а в конце крыши находилось строение с едва заметной дверцей. За ней открывался проход во внутреннее святилище, напоминающее комнату страха из Луна-парка.
Комната была заполнена жуткими фигурами закутанных в тряпки мертвецов. Здесь же стояло чучело оленя. А настенные росписи! Выпотрошенные и подвешенные вверх ногами люди, слоны и тигры. Отдельно были нарисованы человеческие органы: глаза, носы, уши, кишечник и прочее. Не знаю, практикуются ли в Сакье каннибализм и некромантия, но ощущение такое, будто раньше эти практики были распространены. Или это изображены страдания, которым в будущем будут подвержены невежественные и грешные души? Если так, то в тибетском буддизме страданиям уделено гораздо больше внимания, чем счастью и радости.
Внизу на главной площади монастыря шли монашеские дебаты. Это разновидность экзаменов, на которых монахи проверяют друг друга на знание священных текстов.
Экзаменаторы старались задать вопрос покаверзнее. Они наскакивали на сидящих на земле студентов, а заметив ошибку или колебание отвечающих, громко хлопали в ладоши, «пригвождая невежество». Страсти разгорелись нешуточные: монахи чуть не подрались, яростно размахивали руками и хватали друг друга за пурпурные балахоны.
Ночевать мы остановились в гостинице напротив монастыря. До полуночи с улицы доносились монашеские песнопения, завывания труб и рёв ещё какого-то инструмента, по звуку напоминающего электродрель.
На следующий день мы зашли в очередной храм школы Сакья к югу через реку. На стенах храма висели старинные мечи, черепа и рога животных. На тряпочных картинах-тангка скелеты занимались сексом. Вдоль стен стояли куклы, изображающие древних богов. Богомонстры сжимали в руках жезлы из человеческих костей. На алтарях стояли бутыли с алкоголем, чаши с маслом, лежали деньги и кукуруза.
Я уже видел подобное раньше — в Латинской Америке. Там это называлось брухерией — чёрной магией!
За перегородкой, отделяющей внутреннее святилище, сидела статуя многорукого индуистского бога Ганеши. В тибетском варианте вид у него достаточно злобный. Под потолком висели засушенные конечности и внутренние органы — уж не человеческие ли? Жути добавляли скалящиеся маски на стенах и изображения искажённых лиц, изо рта у которых лилась кровь.
Тибетский буддизм называется Ваджраяна или «Алмазная колесница», в отличие от «Малой» и «Большой» колесниц других буддистских учений, распространенных в Азии. По смыслу тибетцам больше бы подошла «Костяная колесница». Алмазов мы так и не увидели, зато костей — сколько угодно.
Оставив в покое тибетских лам, мы направились в сторону границы. Мимо нас проплыла вершина Джомолунгмы. На фоне своих грандиозных соседей по гималайскому общежитию смотрелась красивой, но не такой уж высокой. В этих местах пики ниже 8000 метров в шутку называют холмами. Но уже хочется дальше: в благословенные края, где тепло, где есть деревья и ровные дороги, где варят сладкий чай с молоком и пекут вкусные пироги и где тоже есть свой кусочек Джомолунгмы, в последнее индуистское королевство на земле — в Непал.
