Там было холодно, и я постоял несколько мгновений, проклиная одну кинокомпанию. Пару лет назад она снимала северный Мэн на площадке «Мицубиси». Морочиться со всеми этими машинами по производству снега, ветродуями и так далее съемочной группе не хотелось, поэтому они получили разрешение на изменение микроклимата в день съемок. Естественно, что-то у них там не сложилось, и теперь невозможно было предугадать, какая в районе будет погода. Сейчас здесь все гораздо больше напоминает сумасшедший дом, чем раньше, но фильм с большим успехом прошел в Европе, поэтому никто не решается жаловаться.
Я перебежал улицу, опустив голову и засунув руки в карманы, полностью вписавшись в пейзаж: человек ищет укрытие от дождя. На углу увидел машину, а прямо перед ней полицейский транспорт. Двое парней стояли, положив руки на капот и раздвинув ноги. Один из полицейских что-то методично топтал на тротуаре, и я расслабился – обычная облава на курильщиков.
В фойе гостиницы было полутемно и тихо. Вдоль стен в горшках стояли несколько вялых растений, ковер выглядел сравнительно чистым. Гостиница относилась к тому типу мест, про которые невозможно понять, для чего они существуют – ни достаточно дорога́, чтобы приехать сюда специально, ни достаточно дешева, чтобы стать единственным пристанищем, которое можно себе позволить. Одно из длинной череды заведений, между которыми болтаются коммивояжеры и другие личности с ограниченным бюджетом. Все номера подвергаются обязательной санитарной обработке, в каждом непременно лежит Библия. Я останавливался в тысячах таких, а их постояльцев хватило бы на небольшую страну. Серые, ничем не отличающиеся друг от друга комнаты, обслуживающий персонал, которому хуже горькой редьки надоели постояльцы, одинокие мужчины неопределенного возраста, каждый вечер в одиночестве сидящие в ресторане.
У них влажные после душа волосы, джинсы с въевшейся грязью. Они ехали целый день и вот теперь что-то жуют и смотрят перед собой, а в глазах притаилась тоска, появившаяся там после изучения расписания порноканалов. Меня всегда удивляло, почему у этих гостиниц нет собственных кладбищ на заднем дворе, а постояльцам разрешается возвращаться в нормальное общество, после того как их в конце концов настигнет инфаркт.
Работника, с которым я вошел в контакт, нигде не было видно, что меня устраивало. Если мне придется возвращаться этим же путем в компании сопротивляющейся женщины, то чем меньше свидетелей, тем лучше. Номер Лоры Рейнольдс находился на втором этаже, и я воспользовался лестницей. Нельзя допускать, чтобы лифты слишком много о себе воображали. На каждой площадке стояли цветы в горшках – они были подозрительно неподвижны, словно за секунду до моего появления вовсю сплетничали друг с другом.
Коридор оказался длинным и тихим. Несколько минут я простоял под дверью, но внутри не было слышно никаких звуков. Здесь я понял, что мне бы стоило наехать на подкупленного работника и обзавестись вторым ключом от номера на тот случай, если она не захочет меня впустить. Вполне возможно, он нашел бы какие-нибудь глупые возражения, но я специалист по решению такого рода вопросов. Или был таковым в прошлом. Я даже не подумал о том, как попасть в комнату, и это явно свидетельствовало о потере квалификации. Дверь на худой конец можно и вышибить, но это не так просто, как кажется, да и шум поднимется невообразимый, а этого не хотелось бы. Бормоча себе под нос ругательства и смирившись с тем, что мне все-таки придется спуститься вниз и разыграть там идиота, я на всякий случай дернул ручку.
Дверь оказалась открыта.
Секунду я стоял на пороге, ожидая, когда начнется крик. Он не начался, поэтому я аккуратно открыл дверь.
Внутри номер ничем не отличался от сотен таких же в гостиницах среднего уровня. Раздолбанный буфет со стоящим на нем древним телепьютером. Дальше – круглый стол с лампой, на нем россыпь проспектов, приглашающих посетить местные достопримечательности. Что бы это, мать его, ни означало. И я все еще ничего не слышал, ни периодических вздохов, ни почти неслышных мелодий, которые люди в одиночестве обычно напевают себе под нос, чтобы оживить окружающую тишину.
Я вошел в небольшой тамбур и бесшумно закрыл за собой дверь. Справа от меня был шкаф с несколькими платьями, висящими на дурацких вешалках, смоделированных так, чтобы их нельзя было украсть – по-видимому, администрация таких гостиниц уверена, что люди готовы платить 70 долларов за ночь, чтобы утащить на доллар вешалок. Кому это нужно? В следующем отеле их ожидают точно такие же вешалки, так ведь? К тому же на них невозможно даже повесить рубашку в ванной, пока принимаешь душ – мой фирменный метод глажки.
Я осторожно вошел в комнату. Дверь в ванную была плотно закрыта, доносился звук текущей воды.
Я отпустил пистолет, который сжимал в кармане, и осмотрелся. На одной из кроватей лежал небольшой чемодан, полный небрежно сложенного дорогого нижнего белья. Бутылка водки стояла на прикроватном столике, пустая на одну треть. Если не считать этого, женщина почти не нарушила порядка, точно здесь жил какой-то бесплотный дух, немедленно и тщательно убирающий за собой. Прикроватные часы с чайником смотрели на меня широко раскрытыми глазами, но я приложил палец к губам, и они не издали ни звука.
Я вернулся к входной двери и запер ее. Потом повернулся к шкафу, без особых усилий снял с вешалок платья и постарался аккуратно сложить их в чемодан. Потом я застегнул его, налил себе чуть-чуть и уселся в кресло ждать. Скорее всего, она выйдет, закутанная в полотенце – так поступает большинство людей, даже когда они одни в номере. Если нет, придется отвернуться. Я не собирался врываться прямо в ванную – наоборот, постараюсь быть вежливым, ведь эти несколько минут изысканного поведения позволят потянуть время, пока не уберутся полицейские на углу.
Я убивал время, читая гостиничные проспекты, из которых узнал о жгучем желании персонала и администрации воплотить в жизнь любые мои пожелания. Скорее всего, они обращались к людям, платящим за комнаты, но я тем не менее написал записку с просьбой обеспечить наличие нормальных вешалок. Я также выяснил, что в стоимость номера входит бесплатный континентальный завтрак, что, как всегда, вывело меня из себя. Континентальный завтрак? Скорее потенциальный. Вы спите восемь часов кряду, бороздя юнгианские[24] моря бессознательного, и что же вам предлагают по возвращении в мир-тюрьму?
Круассан.
Что? Не сосиски? Не яйца? И даже не хреновы картофельные оладьи? Какой толк от этого круассана, особенно натощак с утра? Но все берут его, притворяясь, что это еда, хоть дома ни за что бы не стали есть. Гостиницы по всему миру уцепились за континентальный завтрак не потому, что им можно наесться, и не потому, что люди реально его хотят, а только потому, что он ничего не стоит, и приготовление его не требует больших усилий. Когда в гостинице вам предлагают континентальный завтрак, это значит: «у нас нет нормального завтрака» или «у нас есть нормальный завтрак, но за него придется платить отдельно».
