Шарлотта-Амалия, Сент-Томас
1818
Рахиль Помье Пети
Мы с Аделью и Жестиной в такой спешке шили мне подвенечное платье, что наши пальцы были в крови.
– Возможно, тебе это пригодится в первую брачную ночь, – сказала Адель.
Она объяснила, что у женщины течет кровь, когда она в первый раз ложится в постель с мужем, и это естественно, потому что брак – кровавый союз. До нашей свадьбы оставалось несколько недель. Адель рассказала мне кое-что из того, что происходит между мужчиной и женщиной; кое-что я поняла и сама, наблюдая за дикими ослами и слушая шепот пиратских жен.
– Ты полагаешь, что он будет как осел? – смеялась Жестина. – Зачем тогда выходить замуж за мужчину?
Они обе считали, что я зря согласилась выполнить просьбу отца, но я не обращала внимания на их мнения и предупреждения.
– Она не хочет говорить о любви, – усмехнулась Жестина. – Она хочет выйти замуж за осла.
– Да нет, просто за мужчину, который поможет отцу в его делах.
– Ну что ж, может, она и права, раз в этом браке нет речи о любви, – пожала плечами Адель.
Муж, в конце концов, – просто партнер. С какой стати мне желать чего-то большего?
Жестина, наверное, хотела бы быть на моей свадьбе, но мама дала понять, что на церемонии могут присутствовать только люди нашей веры. Священник должен был благословлять нас в том самом месте, где отпевали жену месье Пети. Обычно в синагоге было полутемно, но когда солнце пробивалось сквозь окна, она вся начинала сверкать. Мама была довольна, что я выхожу за месье Пети, и потому отдала мне свою свадебную фату – единственное, что она вывезла с Сан-Доминго, помимо украшений.
– Ты все-таки не такая дурочка, как я думала, – сказала она.
Это, очевидно, следовало понимать как комплимент.
– Мужа надо выбирать головой, – она постучала по лбу, – а не сердцем. Любовь не принесет тебе счастья.
Ее одобрение заставило меня сомневаться в правильности моего решения. Когда она одобряла что-либо, в этом, как правило, не было ничего хорошего. Но отступать было поздно. Я дала отцу слово.
В день свадьбы я попросила поставить на алтарь вазу с ветвями делоникса в память о первой мадам Пети. Ее муж должен был теперь стать моим мужем. Он был красив, хмур и выглядел слишком старым рядом со мной. Мальчики во время церемонии приняли торжественный вид и вели себя тихо, Ханна не пискнула ни разу. Все говорили, что она исключительно спокойный и благодушный ребенок. Брачный договор на роскошно оформленной бумаге в рамке из золотых листьев был подписан еще накануне. Бракосочетание проходило быстро: в тесной переполненной синагоге было жарко. Мама светилась гордостью, я из-за этого нервничала; вся процедура вызывала у меня упадок сил. Падать в обморок я не собиралась, но сердце билось так громко, что, кроме него, я ничего не слышала. Я сосредоточила внимание на вазе с розовыми цветами, стоявшей рядом с делониксом. Их принесла Жестина, знавшая, что бугенвиллея мой любимый цветок. Наконец все было позади. Я стала замужней женщиной.
Свадебный стол накрыли в саду родительского дома. На деревьях развесили излучавшие серебристый свет фонари. Присутствовали все старые семейства с Санта-Круса и Сан-Доминго и некоторые более новые из Амстердама и Марокко. Старый друг отца месье Де Леон произнес речь, высказав пожелание, чтобы у каждой невесты был такой мудрый и добрый отец, как у меня. Я была согласна, но мне хотелось поскорее содрать с себя тяжелое подвенечное платье, которое мы с Жестиной решили после свадьбы перекрасить в синий цвет, чтобы можно было надевать его в будущем.
Жестина теперь работала у нас служанкой, как и Адель, и помогала готовить праздничный обед, но сегодня присутствовала за столом как гость, приглашенный моим отцом. На ней было бледно-розовое платье из тафты; прическу ей, как и мне, соорудила мастерица на все руки Адель. Моя была украшена мелкими белыми жемчужинами, в волосах у Жестины были разбросаны такие же розовые. Гости говорили, что мы похожи как сестры. Я представила Жестину месье Пети, который пожал ей руку и сказал, что ему очень приятно познакомиться с близкой подругой жены. Когда он назвал меня своей женой, мне это показалось какой-то смешной ошибкой, и я непроизвольно рассмеялась. Мой муж нисколько не обиделся и улыбнулся, прищурив глаза. Я носила Ханну по саду на руках; мальчики уплетали торт, мой отец даже позволил им пригубить вина. Когда стемнело, мне пришлось отправить детей с Розалией домой. Самуил цеплялся за мою юбку, говоря, что боится летучих мышей, которые, по словам его брата, любят сидеть на карнизах. Я прошептала ему, чтобы он не боялся:
– Когда я приду, я возьму швабру и прогоню их.
Ночь была жаркой и долгой. Я пила пунш, пока у меня не стала кружиться голова. К концу вечера мама отвела меня в сторону. После всех лет молчаливого осуждения она вдруг решила провести со мной беседу о том, что происходит между мужем и женой. Очевидно, она считала это своим долгом.
