Наконец, когда положение дел стало ужасающим, мама попросила в долг у одного из друзей отца, не для того чтобы пойти в магазин и накупить одежды и косметики для себя, а для того чтобы ее дети ели хотя бы раз в день. Но он отказал ей. Мало того, вместо помощи он рассказал своим приятелям-мусульманам, что моя мать приходила к нему за деньгами.
«Она получает зарплату от правительства Иордании, — сказали они с осуждением. — Почему она просит еще? Эта женщина считает, что раз ее муж в тюрьме, ей все позволено, и хочет таким образом разбогатеть?»
Больше она никогда не просила о поддержке.
«Мосаб, — сказала она мне однажды, — а что если я испеку пахлавы и всяких сладостей, а ты пойдешь и продашь их в рабочем квартале?»
Я ответил, что буду рад сделать все, что в моих силах, чтобы помочь семье. После этого разговора каждый день я приходил из школы, переодевался, наполнял поднос маминой выпечкой и шел на улицу торговать, пытаясь продать как можно больше. Сначала я стеснялся, но потом осмелел и в конце концов отважно подходил к любому рабочему и просил его купить что-нибудь.
Как-то зимой я, как обычно, отправился на улицу со своими сладостями. Но дойдя до рабочего квартала, обнаружил, что он пуст. Никто не вышел на работу в тот день, потому что было слишком холодно. Руки замерзли, и к тому же начался дождь. Я шел, держа прикрытый клеенкой поднос над головой, как зонтик, и вдруг заметил машину, припаркованную на противоположной стороне улицы, в ней сидело несколько мужчин. Шофер заметил меня, открыл окно и высунулся наружу.
— Эй, мальчик, что там у тебя?
— Пахлава, — ответил я, подходя ближе.
Заглянув внутрь, я обомлел — там сидел мой дядя Ибрагим. Его друзья были потрясены не меньше меня, увидев племянника Ибрагима попрошайничающим в холодный дождливый день, а я готов был провалиться сквозь землю из-за того, что поставил дядю в такое неловкое положение. Я не знал, что сказать. Они тоже не знали.
Дядя купил у меня всю пахлаву, велел идти домой и сказал, что скоро зайдет к нам. Когда он приехал, он просто кипел от злости на мать. Я не слышал, что он говорил ей, но после его ухода она плакала. На следующий день после школы я переоделся и сказал маме, что готов идти работать.
— Я больше не хочу, чтобы ты продавал пахлаву, — ответила она.
— Но у меня получается все лучше и лучше! Я уже научился. Просто доверься мне.
Из маминых глаз покатились слезы. Я больше никогда не выходил с подносом.
Я был взбешен. Я не понимал, почему соседи и семья не могут помочь нам. И более того, они имели наглость судить нас за то, что мы пытались выкрутиться самостоятельно. Интересно, может быть, они не помогали нашей семье, потому что боялись навлечь неприятности на себя, в случае если израильтяне подумают, что они помогают террористам? Но мы не были террористами. И отец тоже не был. Однако, как это ни прискорбно, вскоре все изменилось.
Глава шестая ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЕРОЯ
1990
Когда моего отца наконец выпустили, к нам стали относиться как к королевской семье, и это после почти полутора лет забвения. Герой вернулся. Мы больше не были паршивыми овцами, я стал наследником. Мои братья — принцами, сестры — принцессами, а мама — королевой. Никто больше не осмеливался осуждать нас.
Отец возобновил работу в христианской школе, вдобавок к должности в мечети. Теперь, когда отец был дома, он старался как можно больше помогать маме. Это облегчило нашу, детскую, жизнь. Мы определенно не были богаты, но у нас хватало денег на еду и даже иногда на призы для победителя в «Звездах». К тому же главным нашим богатством были почет и уважение окружающих. Но лучше всего было то, что отец снова был с нами. О большем мы и не мечтали.
Жизнь быстро вернулась в нормальное русло. Конечно, нормальным его можно было назвать с большой натяжкой. Мы по-прежнему жили в израильской оккупации, и каждый день на улицах убивали людей. Наш дом стоял как раз напротив кладбища, куда свозили окровавленные трупы. Отец рассказывал ужасающие вещи об израильской тюрьме, где восемнадцать месяцев его держали по подозрению в терроризме. Оккупированные территории деградировали настолько, что могли сравниться с не знающими законов джунглями.
Единственный закон, почитаемый мусульманами, — это закон ислама, который регулировался фетвами, или религиозными правилами, по конкретным вопросам. Фетвы призваны указывать мусульманам, как им применять Коран в повседневной жизни, но поскольку общего принципа выработки правил не существует, то зачастую разные шейхи по одному и тому же поводу применяют разные фетвы. В результате все живут по разным сводам правил: одни по более строгим, другие по более мягким.
Как-то раз мы с друзьями играли у нас дома, и вдруг с улицы раздались пронзительные вопли. Крики и стычки были обычным делом в нашем тогдашнем мире; выбежав во двор, мы увидели соседа Абу Салема, размахивавшего огромным ножом. Он намеревался убить своего двоюродного брата, который изо всех сил старался увернуться от сияющего на солнце лезвия, разрезавшего воздух. Соседи пытались остановить Абу Салема, но этот человек был огромен. Он работал мясником, и однажды я видел, как он забивал быка у себя на заднем дворе, с ног до головы вымазанный липкой горячей кровью. Я ничем не мог помочь в этой ситуации, но, глядя на то, как он бегал за братом, невольно вспомнил о том животном.
«Да, — подумал я про себя, — мы на самом деле живем в джунглях».
Не было полиции, которую можно было бы позвать на помощь, не было администрации. Что мы могли сделать? Только наблюдать. К счастью, брат Абу Салема убежал и не вернулся. Когда вечером отец пришел домой, мы рассказали ему, что случилось. Отец был чуть выше метра шестидесяти, и вряд ли вам бы пришло в голову назвать его сложение атлетическим. Однако он пошел в дом к соседу и сказал ему:
— Что происходит? Я слышал, у вас сегодня была драка.
И Абу Салем долго и обстоятельно объяснял, почему он хотел убить брата.
— Ты же знаешь, мы живем в оккупации, — сказал отец, — и у нас нет времени на такие глупости. Ты должен извиниться перед братом, а он должен извиниться перед тобой. Я не хочу больше подобных проблем.
Как и все соседи, Абу Салем уважал отца. Он верил в его мудрость, даже в таких вопросах, как этот. Он согласился уладить дело с братом и затем пришел на собрание мужчин нашего квартала, которое устроил отец.
— Наше положение таково, — произнес отец спокойно, — что у нас здесь нет правительства и ситуация полностью вышла из-под контроля. Мы не можем продолжать враждовать друг с другом, проливая кровь своих же земляков. Мы сражаемся на улицах, сражаемся в собственных домах, сражаемся в мечетях. Но поиграли и хватит. Я предлагаю встречаться здесь хотя бы раз в неделю и решать свои проблемы как люди. У нас нет полиции и негде держать убийц. У нас есть более важные задачи. Я хочу, чтобы мы объединились и помогали друг Другу. Нам нужно стать одной семьей.
