Но, вспомнила Фидельма, в этом диспуте Освиу, будучи главным судьей, вероятно, окажется под давлением своих собственных наследников и представителей королей-данников, которые будут выносить общее решение.
Вторым, вслед за Освиу, в процессии, продвигавшейся от главных дверей к помосту, шел Колман — королевский епископ и главный настоятель; за ним шла Хильда и еще одна женщина, лицом похожая на Освиу.
— Это старшая сестра Освиу Аббе, — прошептала Гвид в тишине, воцарившейся в зале. — Она жила в изгнании на Ионе, и она стойкий приверженец литургии Колума Килле. Аббе — настоятельница в Колдингеме, что стоит к северу отсюда. Это совместная обитель, где мужчины и женщины могут посвятить свои жизни и семьи пути Христову. — И добавила с неодобрением и совсем тихо: — Об этом доме идет дурная слава. Говорят, будто в этом монастыре предаются пирам, пьянству и прочему непотребству.
Сестра Фидельма ничего на это не ответила. Подобных общин существует множество — и в этом нет ничего дурного. В словах сестры Гвид словно бы прозвучало осуждение совместного монашества как порочного. Фидельма знала, что некоторые отшельники также не одобряют подобного, утверждая, что всякий, посвятивший жизнь служению Христу, должен соблюдать безбрачие. Она даже слышала, что иные отшельники живут, вообще не знаясь с противоположным полом, кичась силой своей веры и сверхъестественным целомудрием, — практика, против которой выступал Иоанн Златоуст из Антиохии.
Фидельма не была противницей совместной жизни монахов и монахинь. Это убеждение — что монашествующие должны вступать в брак и производить потомство — она разделяла с большинством тех, кто следовал Риму, с церквями бриттов и ирландцев и даже с восточными церквями. Только отшельники отстаивали безбрачие и требовали, чтобы монахи и монахини жили раздельно. Но сестра Гвид ведь не отшельница и едва ли поддерживает их точку зрения. Да и сама Фидельма считала, что настанет время и она найдет того, с кем сможет разделить свои труды. Но время терпит, и пока ей не повстречался тот, кто увлек бы ее настолько, чтобы она серьезно задумалась об этом. Возможно, ей никогда не придется принимать такого решения. Она даже завидовала уверенности своей подруги Этайн, принявшей решение удалиться из Кильдара и снова вступить в брак.
Она стала рассматривать процессию.
Следующим шел пожилой человек с желтым лицом, блестящим от пота. Он тяжело опирался о руку человека помоложе, в чьем пухлом херувимском лице Фидельма уловила что-то волчье. Глаза посажены слишком близко друг к другу и постоянно бегают, словно выискивают врагов. Старик же явно болен. Она повернулась к Торону.
— Деусдедит, архиепископ Кентерберийский, и его секретарь Вигхард, — сказал он, прежде чем она успела задать вопрос. — Это главные представители тех, кто выступает против нас.
— А старик, который замыкает процессию?
Она разглядывала последнего из идущих. На вид ему было лет сто — тощий, согбенный, он походил скорее на ходячие мощи.
— А это тот самый человек, который может настроить саксов против нас, — сообщил Торон.
Фидельма подняла бровь.
— Так это Вилфрид? Я думала, он моложе!
Торон покачал головой.
— Не Вилфрид. Это Иаков, которого саксы называют Джеймсом. Более шестидесяти лет назад Рим ради укрепления миссии Августина послал в Кент группу миссионеров во главе с человеком по имени Паулин. А этот Иаков прибыл с ними — что говорит о том, что ему больше восьмидесяти лет. Когда Эдвин из Нортумбрии женился на Этельбурге из Кента, матери присутствующей здесь королевы Энфледы, Паулин приехал с ней в качестве ее духовника и сделал неудачную попытку обратить нортумбрийцев на римский путь ко Христу. Язычники восстали, и он бежал с Этельбургой и новорожденной Энфледой обратно в Кент, где и умер двадцать лет назад.
— А этот Иаков? Этот Джеймс? — не отставала Фидельма. — Он тоже бежал?
— Он остался в Катрайте, который саксы называют Каттерик, и то отшельничал, то пытался обратить в христианство местных жителей. Уверен, его и выставят как доказательство, что именно Рим пытался обратить Нортумбрию прежде Ионы, как довод — что Нортумбрия должна быть римской. Его преклонные годы и то обстоятельство, что он римлянин, знавший и Паулина, и Августина, — против нас.
Осведомленность брата Торона все-таки произвела сильное впечатление на сестру Фидельму.
Но вот процессия дошла до назначенного места, и сестра Хильда подала знак остановиться.
Епископ Колман выступил вперед и начертал в воздухе крест. Потом поднял руку и благословил по обряду церкви Ионы, обозначив Троицу указательным, средним и безымянным пальцем в отличие от римского сложения большого пальца, указательного и среднего. При этом со стороны сторонников Рима послышался ропот, но Колман, не обратив на это внимания, произнес благословение по-гречески — на богослужебном языке церкви Ионы.
Потом Деусдедиту помогли выйти вперед, и он тихим голосом, почти шепотом, что подчеркивало его явное нездоровье, совершил благословение по римскому обряду и на латыни.
Все сели, кроме настоятельницы Хильды.
— Братья и сестры во Христе, начинаем диспут: должна ли наша церковь в Нортумбрии следовать учению Ионы, с какового острова эта страна была поднята из мрака к свету Христову, или она должна следовать учению Рима, откуда свет изначально распространился на эти внешние пределы мира? Решать вам.
Она бросила взгляд на скамьи справа от себя.
— Теперь будут провозглашены начальные доводы. Агильберт из Эссекса, готов ли ты произнести вступительное слово?
— Нет! — раздался скрипучий голос.
Настало молчание, а потом послышался нарастающий ропот.
Настоятельница Хильда подняла руку.
Стройный смуглолицый человек с надменным лицом и орлиным носом встал.
— Агильберт — франк, — прошептал Торон. — Он много лет обучался в Ирландии.
— Много лет назад, — начал Агильберт по-саксонски, неуверенно и с таким сильным акцентом, что Фидельме пришлось попросить Торона переводить, — Сенвелх из Уэссекса пригласил меня на епископство в его королевстве. В течение десяти лет я нес службу, но Сенвелху вдруг что-то не понравилось, он заявил, что я недостаточно хорошо говорю по-саксонски. И он назначил Вине епископом и поставил его надо мной. Я покинул землю западных саксов. Теперь меня просят привести доводы против верховенства Рима. Коль скоро мое знание языка не удовлетворяет Сенвелха и западных саксов, я не могу выступать здесь. Посему пусть мой ученик Вилфрид Рипонский откроет этот диспут речью в защиту Рима.
Фидельма нахмурилась.
— Этот франк, кажется, очень обидчив.
— Говорят, он возвращается обратно в страну франков, потому что испытывает неприязнь ко всем саксам.
Встал невысокий коренастый человек помоложе, с красным лицом и грубыми задиристыми манерами.
— Я, Вилфрид из Рипона, готов выдвинуть свои начальные доводы.
