Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
ТРАКТИРЩИК (озадаченно): Не знаю. Но скажу, что роли для каждого расписаны судьбой. Ведь ты не думаешь, что мы по доброй воле все забрели сюда? Что встретились с тобой?.. Ах, если б кто совет мог дать, как быть? Как дальше с тяжестью на сердце старом жить?
ГОСТЬ (задумчиво): Твои слова за вязью тайны. Однако тропы не случайно для нас проложены Творцом. Кто знает их, тот светл лицом. Тот сердцем чист и благ делами. А в остальном же, между нами, тебе, отец, совет один: держи ответ, и будь терпим. Возможно, все тебе вернется.
ТРАКТИРЩИК (с грустной улыбкой): Держу, сынок. Что остается? Служить ему — вот и служу. (С живым интересом оглядывая гостя.) Так, стало быть, ты держишь путь домой?
ГОСТЬ (кивая): Домой, отец. Держу дорогу в Ругу из Кассиопии… Наставнику и другу я обещанье дал вернуться в отчий дом. В родную материнскую обитель, откуда отроком — так повелел правитель земли моей — был отдан на поклон. На верное и вечное служенье жрецу-отцу из храма «Трех Владык». Мирэю — прах его земле, а душу Богу, коль сможет проложить дорогу она к Всевышнему, — греха не искупить.
ТРАКТИРЩИК (не скрывая изумления): То верно. Полвека тянется за сим отступником вина. Слыхал, при жизни он сгубил сполна невинных душ? (Качая головой.) Вот истинно уж кто есть Ирод! Кому закон не писан. Сирот он в войско призывал своё и подставлял их под копье бездумное сынов Ареса. И хоть не вижу интереса я в смерти той — дошла молва…
ГОСТЬ (осторожно): Цена молве — недорога.
ТРАКТИРЩИК: Цена ей, правда, лишь слова, что с уст слетают, словно пух. Однако ж, выскажемся вслух: слыхал, Мирэй наказан, меч снес ненавистный череп с плеч! А с ним и храм исчез в огне, предав владык сырой земле. И поделом, скажу, тирану! Чей труп исчез, как в воду канул! А может, в пламени сгорел, оставив душу не у дел. Кто знает, где теперь она? Низвергнута ль? Погребена под чадом грешной преисподней?
ГОСТЬ (задумчиво): А может, прячется средь нас, отыскивая к Богу лаз. Некаянна, непрощена, одна, без сна, и без тепла. В виденьях прошлого блуждая, не существуя, выживая на плахе совести своей. (Закрывая глаза и жестко отирая рукой лицо.) То было, кажется, сто лет тому назад. Но храм, отец, не меч разрушил — яд. Яд Светлой Истины, коснувшийся престола…
…беру ручку и думаю, внимательно глядя на спящую фигуру девчонки в дурацком свитере, словно снятом с плеча старшего брата: на кой мне это надо? Неужели все дело в Синицыне? И раздраженно ломаю попавшийся под руку карандаш.
А-а, черт!
* * *
— Ау-у!
— А? Что?.. Ой, Колька, с ума сошел, так пугать?
Пальцы Невского еще раз щелкают меня по носу и поправляют сползшие с лица очки.
— Просыпайся, Воробышек! — командует парень, усаживаясь передо мной на стол и заглядывая в глаза. — У тебя есть двадцать штрафных минут от куратора, чтобы привести в порядок ее кафедру, и две, чтобы доложить другу, как ты докатилась до порочащей высокое имя студента жизни сони?
Господи, я что, уснула?
— Почему только две? — я прихожу в себя и удивленно осматриваю опустевшую аудиторию, зевая в ладошку.
Вот дурында, и ведь даже не заметила как!
— Потому, птичка, — отвечает Колька, — что минуту назад объявлена срочная эвакуация пернатых с территории университета. Плюс зачистка подозрительных кадров уполномоченной группой работников-уборщиков учебных территорий. Извини, Воробышек, но сегодня половая тряпка за тобой.
— Все равно, — не сдаюсь я. Бурчу, вставая со скамьи, злюсь на себя, отпихивая с пути длинные ноги Невского. — Мог бы и понежнее разбудить.
— Это как же? — интересуется Колька, помогая мне складывать в сумку учебные предметы. — Громким чмоком в ухо?
— Дурак. Сладким страстным поцелуем, например. Как царевну…
— Лягушку? — кивает парень, а я жму плечом, мысленно отмечая галочкой еще один собственноручно вбитый гвоздь в крышку гроба желанного диплома.
— Ну, можно как лягушку, — соглашаюсь. — Чем я хуже? Постой, — спрашиваю, натягивая на шею шарф, — или там красавица была?
— Воробышек, — Невский странно смотрит на меня, — ты поаккуратнее с предположениями, — просит, окидывая тоскливым взглядом. — А то ведь я, как Иванушка-дурачок, могу исполнить. Будешь мне тогда караваи печь и портки по ночам стирать, пока я шкуру твою пупырчатую в постельке стеречь стану.
— Размечтался, крякозябл! Живи уж, — кисло улыбаюсь парню, глядя на часы. — У меня и так с этой учебой ночи бессонные, только твоих портков для радости жизни и не хватает. Что там с факультативом по начертательной, не знаешь?
— Уговорила, — фыркает Колька, — обойдемся без поцелуев. Сегодня тихо, — отвечает на вопрос. — Перенесли на вторник. Так что сейчас с чистой совестью по домам. Ты не переживай, птичка, — усмехается на мой красноречивый вздох облегчения, — я тебе график сделаю, как обещал.
Вот теперь я улыбаюсь по-настоящему.
— Ты настоящий кабальеро, Невский! Пожалуй, — говорю, поправляя уголок воротника мужской рубашки, заломленный кверху, — я позволю тебе облобызать подол моего платья.
Колька смеется, а я упираю в него палец.
— В общем, так, амиго, обед в буфете за мной. Постой! — отбираю у друга раскрытый конспект, исписанный ровным красивым почерком, когда он поднимает предмет со стола, намереваясь положить в мою сумку. — Это, кажется, не мой, — с недоумением верчу в руках собственную тетрадь с аккуратно вписанной в нее чужой рукой темой сегодняшней лекции, ничего не понимая. — Или все же мой… Но как?
Невский хмурится и ждет, пока я перестану строить из себя «охваченную внезапным ступором Кассандру», а я с ужасом моргаю на него, выстраиваю в голове нервно позвякивающую логическую цепь событий и внезапно вспоминаю конспекты Люкова, оставленные в комнатке общежития. Провожу параллель…
Как же так? Этого просто не может быть! Не мог же Люков ошибиться тетрадями и вписать тему в чужой конспект, пока я позорно дрыхла рядом? Или мог?.. Вот черт! И что же мне теперь делать?
* * *
Когда я вечером возвращаюсь с работы, Крюкова смотрит телевизор и жует бутерброд.
— Привет, — бросает мне лениво, сидя в постели, и отворачивается. — Есть будешь, Жень? Я суп сварила, с лапшой, — говорит, щелкая пультом. — Вон, еще теплый, на столе. Не такой как у тебя, конечно, но вроде тоже ничего получился.
Я снимаю куртку и шапку. Разуваюсь. Прохожу в комнату и здороваюсь:
— Привет, Тань.
Мою руки, достаю из пакета небогатые покупки, сделанные на одолженные у Эльмиры до завтрашнего аванса деньги: крупу, масло, хлеб — и думаю: Крюкова и кухня? Странно.
— А ты чего не с Вовкой? — интересуюсь, наливая в тарелку суп. — Мм, вкусно, Тань, — едва не обжигаюсь горячим бульоном, еще не успевшим остыть под двумя слоями полотенец. — Сегодня же вроде пятница?
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
