– Обычная утренняя тошнота, хотя у меня это длится чуть ли не целый день. Но для многих женщин это нормально.
– Отдыхайте, – произнес он, словно отдал команду. – Я обо всем распоряжусь.
На Элисон вдруг накатила такая усталость, что сил возражать не было.
– Спасибо.
Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, а Элисон проковыляла к кровати и улеглась поверх покрывала, даже не сняв туфли. Едва успев подумать, какой мягкий матрас, она провалилась в сон.
Когда Максимо спустя полчаса вернулся, Элисон крепко спала. Рука лежала на лице, волосы разметались золотисто-рыжим ореолом. Его взгляд мгновенно остановился на легком колыхании груди в такт дыханию.
Как восхитительно было целовать ее. Он не мог вспомнить, когда в последний раз, всего лишь целуя женщину, он так сильно возбудился. Кажется, это было в невинном подростковом возрасте, а за прошедшие двадцать лет подобного с ним не случалось.
Он не собирался тогда ее целовать. Пока не собирался. Обольщением от Элисон ничего не добьешься. Она живет умом, а не чувствами, поэтому договориться с ней можно только разумными и логичными доводами. Но когда он ее обнимал, то она, немного поколебавшись, не оттолкнула его, он даже ощутил, что ей это приятно.
А сейчас велико было искушение лечь с ней рядом, снова приподнять блузку и коснуться плоского живота, а потом – груди, мягкой, полной. У Максимо заныли зубы от налетевшего желания. Он заставил себя – с огромным трудом – подавить этот сладострастный порыв.
– Элисон, cara. – Он дотронулся до ее обнаженной руки, и его опять прострелило желание. Она такая красивая. Такая не похожая на других женщин, которых он знал или с которыми хотел быть.
Он всегда тяготел к высоким, стройным женщинам. К моделям, актрисам, изящным женщинам со вкусом. А Элисон хоть и была стройной и с тонкой талией, но ее округлые формы и полная грудь так и манили к себе.
И одевается просто и практично, не выставляя напоказ свои прелести. Создается впечатление, что она не придает особого значения нарядам. В первый раз, когда они встретились, у нее был едва заметный макияж, но сегодня она вообще безо всякой косметики. Большинство его знакомых дам начали бы притворно стонать, жалуясь, как ужасно они выглядят без макияжа, тем самым рассчитывая на комплимент. Элисон, видно, это безразлично.
Она пошевелилась, вздохнула, ресницы затрепетали, и необычные глаза медного цвета уставились на него. Пухлые губы дрогнули.
– Вижу, что вы не совсем проснулись, а иначе я не получил бы от вас улыбку, – произнес он.
Она нахмурилась, на лбу появилась морщинка. Охнув, она положила руку на живот.
– С вами все хорошо? – испугался он.
– Да, все замечательно. Ну, если не считать того, что меня тошнит, а во рту пересохло.
– Вот поэтому я и принес вам то, что вы просили. – Он указал на поднос, который поставил около нее.
Морщинка углубилась, а губы продолжали улыбаться.
– Вы принесли мне крекеры и имбирный эль?
Он взял с подноса бокал на длинной ножке.
– Мой личный повар специально приготовил для вас напиток из свежего имбиря и меда. Хорошо помогает при тошноте.
Она дрожащей рукой взяла у него бокал, поднесла ко рту и сделала глоток. И тут же с облегчением произнесла:
– Имбирь просто чудо. Это разрешит мои проблемы. Физические, я имею в виду.
– Вы смотрите на это как на проблему?
Элисон сделала еще глоток и бросила на него строгий взгляд:
– Ну, утренняя тошнота – это своего рода проблема.
– Я не считаю это проблемой.
– То есть как?..
– Потому что я хочу стать отцом. Я перестал верить, что это когда-либо случится, поэтому это не проблема… для меня.
Она опустила голову и прижала бокал ко лбу.
– Я не знаю, что делать.
– Выходите за меня. Это самое лучшее решение. Для ребенка. Для нас.
Она вскинула голову:
– Почему это самое лучшее для нас?
– Если мы поженимся, то наш ребенок будет с нами постоянно. Никаких пропущенных рождественских праздников или уик-эндов без кого-либо из родителей. Если у нас будет совместная опека, то ни у вас, ни у меня не получится всегда быть с ребенком.
– Это правда, – согласилась она.
– И я не могу поверить, что вы намерены провести всю жизнь без мужчины. Вам сколько лет, двадцать девять?
Медно-золотистые глаза сощурились.
– Двадцать восемь.
– В любом случае вы еще слишком молоды, чтобы вести жизнь затворницы. Одной растить ребенка и иметь личную жизнь не легко. Если мы поженимся, то все разрешится само собой. У нас с вами достаточная взаимная симпатия. Вы же не будете это отрицать?
Она взяла с подноса крекер и сухо заметила:
– Меня мало волнует то, как ребенок повлияет на мою сексуальную жизнь.
– Сейчас, возможно, не волнует, но в конце концов это произойдет. Я также предлагаю вам финансовое обеспечение. Вы будете делать то, что пожелаете.
– И остаться дома с ребенком?
– Если захотите. Или вы можете продолжить работать, а наш ребенок получит самый лучший уход.
– Я не смогла бы продолжать работать.
– А я считал, что для вас работа очень важна.
– Да, но воспитание ребенка мне важнее.
Максимо молча смотрел на нее, подняв брови. Он ждал, что еще она скажет.
Элисон не была уверена, что сумеет объяснить ему, какой матерью хочет быть. Она хотела находиться дома, когда ребенок возвращается из школы, хотела печь ему булочки и ездить вместе с ним на футбол. Хотела быть с ним рядом, жить одними интересами. Хотела быть всем для него, поскольку оба ее родителя этого ей не дали.
– Если это то, к чему вы стремитесь, то тогда я не понимаю, как вы можете хотеть, чтобы ребенка возили от одного родителя к другому.
Элисон до крови прикусила губу.
– Но ведь мы с вами не бывшие, ненавидящие друг друга родители. Мы можем проводить какое-то время вместе. Я иногда могла бы пожить здесь.
– Вы полагаете, что такого рода проживание лучше, чем полноценная семья?
– Я вот что полагаю: у нас чрезвычайно необычная ситуация, а вы делаете вид, что мы можем превратить эту ситуацию в идеальную семью.
– Я пытаюсь сделать как можно лучше. Это вы слишком эгоистичны, чтобы поступить правильно в интересах нашего сына или дочери.
Элисон глотнула еще имбирного напитка.
– Не понимаю, почему именно вы так настаиваете на браке, – сказала она, чувствуя, что тошнота проходит, и ее не вытошнит на пуховое одеяло с красивым цветочным узором. – Скорее должно быть наоборот, вам не кажется?
