Эстер поморщилась, вспомнив свое поведение на вечеринке, но в то же время она не могла не вспоминать охватившее ее ощущение теплоты, когда Том отнес ее в ее комнату. В его объятиях она не чувствовала ни страха, ни ненависти, а лишь уют и безопасность.
На лице миссис Кук был написан один огромный вопрос, и после ухода Тома она поднялась в комнату Эстер с живейшим любопытством в глазах. В руках у нее был кувшин горячего пунша и тарелка с вкуснейшим сладким печеньем. Все это, по ее словам, принес ей посыльный от Тома Дилхорна вместе с наилучшими пожеланиями и предложением разделить угощение с мисс Уоринг.
— Он тот еще чудак, этот Том, — заметила миссис Кук. — Мэри Махони говорит, что от него не знаешь, чего и ждать. Но это еще не повод отказываться от такой замечательной еды и питья.
Эстер не могла не согласиться, и они с миссис Кук, распили пунш и съели все печенье, сидя на ее кровати и оживленно болтая. Миссис Кук уклончиво пыталась выяснить, с чего это Том отвозит ее домой и заваливает гостинцами.
Девушка ничего не смогла ей ответить. Она успела немного вздремнуть до прихода посыльного, и теперь, чувствуя себя отдохнувшей, была рада посидеть с миссис Кук, потихонечку пьянея. Том в своей записке велел миссис Кук как следует напоить Эстер и не упоминать о том, что пунш крепкий.
В конце концов, они уснули вместе: Эстер под одеялом, а миссис Кук, свернувшись калачиком у нее в ногах, чтобы проснуться в рождественское утро с тяжелыми головами.
Эстер вручила миссис Кук подарок, а миссис Кук угостила свою постоялицу рождественским ужином, и это был для девушки уже второй сытный ужин подряд. Они как раз подбирали остатки подливки, когда посыльный от Тома появился снова с письмом для Эстер, бутылкой портвейна и огромным сливовым пудингом для обеих, и наилучшими пожеланиями.
Умирая от любопытства, Эстер сразу же вскрыла конверт. При виде изящной подписи на конверте, она решила, что это почерк кого-нибудь из клерков. Но письмо внутри оказалось написанным той же рукой.
В письме Том выражал надежду, что Эстер чувствует себя лучше, и просил принять вино и пудинг в качестве рождественского подарка.
Его прекрасный почерк привел Эстер в замешательство: только через несколько месяцев ей удалось узнать, где и каким образом приобрел его Том. И она вновь ничего не смогла ответить на многочисленные вопросы миссис Кук. Эстер понятия не имела, почему Том неожиданно решил почтить ее своим вниманием.
Отличный ужин, сливовый пудинг и вино так подняли ей настроение, что Эстер поделилась с миссис Кук своим впечатлением от его жилета, черной жемчужины и дорогих карманных часов.
— Подумать только! — воскликнула миссис Кук. — Я же помню, как он носился по Сиднею нахальным долговязым мальчишкой. Никто и представить себе не мог, что он станет одеваться так роскошно и разговаривать как джентльмен.
Эстер взглянула на миссис Кук слегка затуманенными глазами (портвейн сделал свое дело).
— «Роскошно» — не то слово, — с некоторым возмущением заявила она. — Можно подумать, будто он носил эти вещи всю свою жизнь. — Неожиданно девушка улыбнулась. — У нас дома жили павлины, когда я была маленькой. Шумные птицы. Они так кричали. Маме они не нравились. Впрочем, маме никто не нравился кроме Роланда.
Мисс Уоринг откинулась на спинку кресла и, размахивая бокалом, провозгласила тост за мистера Дилхорна и мальчишку-посыльного, доставившего им вино и пудинг.
После еды и обильного питья обе женщины немного вздремнули: Эстер на кушетке, а миссис Кук — в глубоком кресле.
После того, как, проснувшись, они выпили превосходного чая, купленного в магазине Тома, и остатки портвейна, Эстер пришла к выводу, что это лучшее рождество в ее жизни.
Перед тем, как подняться к себе, она окинула миссис Кук осоловевшим взглядом и зачем-то сообщила ей о своем искреннем расположении к мистеру Дилхорну.
— Он выглядит чертовски стильно, — добавила она, вспомнив одно из любимых выражений своего покойного брата Роланда.
Миссис Кук с радостью согласилась. Теперь она готова была согласиться с чем угодно, и, провожая взглядом поднимающуюся по лестнице Эстер, была в полном восторге от нее, Тома, мальчишки-посыльного и жизни вообще. Этой ночью обе женщины спали, как убитые.
Рождество закончилось, и для Эстер вновь наступили тяжелые времена. Пятого января, в день истечения срока платежа, она сложила деньги в сумочку и после окончания утренних занятий в школе направилась в контору Ларкина. По пути Эстер мрачно размышляла о том, что суммы, которую она собиралась заплатить, хватило бы ей на еду и одежду до конца квартала.
В конторе секретарь окинул Эстер пренебрежительным взглядом и бесцеремонно указал ей на дверь кабинета. К этому времени девушка уже привыкла к грубости мелких чиновников, не упускавших случая поиздеваться над нищей дурнушкой.
— Доброе утро, мистер Ларкин, — сказала она, открыв сумочку и выложив на стол горсть монет, — я принесла вам долг.
Ларкин странно на нее взглянул и ответил:
— Нет необходимости, мисс Уоринг, нет необходимости.
Он понятия не имел, известно ли ей, что Том Дилхорн выкупил долги ее отца, но предпочитал не сообщать людям сведений, которые могут быть использованы против него.
— Нет необходимости, мистер Ларкин? Как же так? — На лице Эстер застыло выражения замешательства. Ларкин относился к ее отцу, а позже и к ней, так безжалостно, что девушка поверить не могла, будто он тоже способен проникнуться духом рождества.
— Вынужден сообщить вам, мисс Уоринг, что долговые расписки вашего покойного отца были выкуплены моим коллегой, который сжег их у меня на глазах. Ваших долгов больше нет. Можете оставить деньги себе.
За спиной Эстер оказался стул. Она рухнула на него, вместо того, чтобы изящно присесть, как подобает леди.
— Говорите, купил расписки моего отца и уничтожил их, мистер Ларкин?
— Естественно, мисс Уоринг, вы поняли меня правильно.
— Но кто? — начала она и умолкла, охваченная ужасным подозрением. — Вы вправе сообщить мне имя человека, выкупившего долговые расписки, мистер Ларкин?
— Нет, мисс Уоринг. Он потребовал, чтобы его личность не разглашалась.
Эстер почему-то возмутилась, хотя, видит Бог, была счастлива, что это ярмо свалилось, наконец, с ее души. У нее кружилась голова и от облегчения, и от злости на человека, совершившего этот поступок.
— Это был мистер Дилхорн, мистер Ларкин?
Он вежливо поклонился. Если ей покровительствует Том Дилхорн, лучше уж с ней не ссориться.
— Я не могу вам сказать.
— И незачем говорить, мистер Ларкин. Я прекрасно знаю, что это был мистер Дилхорн. Кто же еще? Какое он имел право выкупать отцовские долги, даже не предупредив меня?
— Я больше ничего не смею добавить, мисс Уоринг. Если позволите дать вам совет, вот он: будьте благодарны человеку, который это сделал, и радуйтесь вашей удаче.
