Книга Древнейший - Роберт Энтони Сальваторе

— Камни, камни!.. Да сколько же их здесь! — бурчал атлетического вида юноша, стоя посреди канавы, где в бурой грязи то и дело попадались серые булыжники, и вытирая со лба капли пота.

Парень был высок, шесть с половиной футов, за годы странствий изрядно потерял в весе, но никак нельзя было назвать его худым и тем более — тощим. Мускулистое тело выглядело стройным и подтянутым. Копна светлых волос говорила о его вангардском происхождении, а всклокоченная бородка вызывала неодобрение старшей братии, но, коль скоро никто не располагал бритвой, запрет на ношение бород пришлось отменить. В канаве осталось не так много камней. Большая часть уже была поднята на поверхность и укатилась вниз по склону к подножию стены, которую чинили монахи.

Белокурый атлет подхватил очередной валун, водрузил его на плечо и хотел перебросить через край ямы, но не рассчитал, и глыба покатилась обратно. В два прыжка юноша догнал ее и подставил ногу прежде, чем камень успел набрать ускорение.

— Передохни, брат Кормик, — посоветовал ему напарник, монах средних лет с большой лысиной. — День такой жаркий.

Кормик глубоко вздохнул и, подобрав полы плотного шерстяного одеяния, снял его через голову. Теперь единственную одежду юноши составляла просторная набедренная повязка.

— Брат Кормик! — с укоризной воскликнул Джавно.

Так звали второго монаха.

— Чертовы камни! — возмутился молодой человек, сверкая зелеными глазами и не выказывая никакого желания облачиться вновь. — С тех пор как оказались на этом проклятом острове, мы только и делаем, что таскаем их.

— Проклятом? — Джавно покачал головой с выражением глубокого разочарования. — Разве ты забыл, брат, что мы посланы на север, в морозный Альпинадор, чтобы заложить церковь во славу блаженного Абеля? Ты это называешь проклятием? — Он указал рукой влево, где за перевалом виднелась небольшая каменная часовня.

Монахи возвели ее на самом высоком месте острова. Квадратное строение было небольшим, от силы десять ярдов в ширину, но на фоне пейзажа оно смотрелось достойно.

Кормик подбоченился и рассмеялся, ибо напарник был прав. Три с лишним года назад, покидая Пеллинорскую часовню в Вангарде, они были полны надежд и великих помыслов. Им предстояло отправиться в суровый скалистый Альпинадор, нести слово блаженного Абеля варварам-язычникам, обитавшим здесь. Сколько душ они собирались спасти магией самоцветов, истиной и красотой своего послания!

Но их встретили гневной бранью. В каждом слове чужеземцев гордые и сильные северяне слышали оскорбление. Скорее выживая, чем проповедуя, несколько монахов со слугами много недель плутали по морозному безмолвию, пока вконец не заблудились. Вскоре они наверняка умерли бы от голода и холода, если бы не вышли сюда, на просторное, вечно укрытое теплым паром озеро с россыпью разновеликих островов. Отец де Гильб, предводитель экспедиции, провозгласил это чудом и решил, что именно здесь им суждено выполнить миссию и возвести храм.

«Именно здесь, — размышлял Кормик. — На голой скале посреди воды».

— Ох уж эти мне камни, — проворчал он и вновь наклонился за валуном, чтобы на сей раз перебросить его через край канавы.

— Озеро просто кишит рыбой. А какая вода! Ты ее пробовал? — спросил Джавно томным голосом. — Тебе следовало бы благодарить эти теплые источники, брат, за то, что они спасли нас от альпинадорской зимы.

— Наша миссия не только в том, чтобы не умереть здесь.

Джавно пустился в разглагольствования о том, что есть долг абелийского монаха, о неизбежных жертвах и о будущей награде, которая ожидает их после того, как они сбросят оковы земного существования. Он пересыпал речь пространными цитатами из книг, но Кормик не вслушивался. У него была собственная молитва от отчаяния, неожиданная, но верная отдушина. С ее помощью он надеялся понять что-то самое важное на этом запутанном пути под названием жизнь.

Она выпорхнула из лодки с той же грацией, с какой та мягко причалила. Каждое движение плавностью напоминало волны, ласкающие берег. В ту ночь Шейла, по-альпинадорски — луна, была полной, и в этом загадочном свете силуэт Милкейлы казался призрачным. На ней почти не было облачения. Все на Митранидуне одевались так, кроме монахов, носивших тяжелые шерстяные робы.

Кормику стало неловко в его платье, которое совершенно не соответствовало мягкой, теплой, слегка туманной погоде.

Милкейла шла ему навстречу. Ее рука коснулась бедра, и короткая юбка соскользнула вниз. Не останавливаясь, девушка сняла через голову лиф. Без тени стыда или смущения она предстала перед ним прекрасная и нагая, облаченная лишь в ожерелье из ракушек, когтей и зубов и такие же браслеты на руке и ноге. Большое перо было вплетено в ее волосы.

В эту ночь Кормик впервые увидел ее обнаженной, но подлинно близка Милкейла стала ему еще раньше, на встрече между шаманами племени Ян Оссум и несколькими братьями с острова Часовни. Именно тогда он понял, что нашел свою вторую половину, родственную душу, оправдание своему существованию, столь же открытое сердите. Она тоже поняла это. Жалкой игрой показалось ему тогда то, как подтрунивали, как рисовались друг перед другом шаманы и монахи. Стараясь доказать собственную правоту, те и другие всего лишь жонглировали удобными аргументами. Ни один из них не произвел впечатления на Кормика или Милкейлу. И только то, что они прочли в глазах друг друга, было истинно.

Теперь она направлялась к нему без тени смущения и неуверенности. Все то, что открылось ему с тех пор, как она вышла из лодки, бледнело в сравнении с тем, что он уже знал о ней. Он смотрел ей в глаза и видел в них стремление и доверие, зародившееся между ними.