— Я никого не запомнила!
— Все просто. Самый большой и толстый — Игорь, хозяин дома. Самая маленькая и худенькая — его жена Лена. Восточная пара — Али и Патимат. Бритоголовый качок — Шурик, работает охранником. А жену его зовут Оля, она бухгалтер. Мы вместе выросли. Сидели, так сказать, на одном горшке.
— А томная брюнетка? — равнодушно спросила Леля и не удержалась, добавила: — С глазами больной коровы…
— Это Шуркина сестра Майя, — усмехнулся Буданов. — Поэтесса. Непризнанная…
— Одинокая гармонь, приглашенная специально для тебя, — уточнила она.
— Это ее проблемы, — отмахнулся Буданов.
«Теперь и мои тоже», — пророчески подумала Леля.
Они спустились к уже накрытому огромному столу, и день покатился к вечеру, а вечер к ночи. И так все было весело и непринужденно, что Леля, хоть и оказалась в центре внимания, расслабилась и успокоилась. И только одно обстоятельство тревожило ее и огорчало: холодные глаза Майи, неотступно следящие за ней.
Совсем уже поздним вечером они сидели в гостиной у пылающего камина. Потрескивали поленья, завывал за окнами ветер, светила огоньками наряженная к близящемуся Новому году елка, и Буданов пел, подыгрывая себе на гитаре.
Она смотрела на него, замирая от удивления и счастья, и он ловил этот обжигающий, тревожащий взгляд и был в ударе, как-то весь открылся навстречу ее теплу и свету, прежний Петька Буданов, тот, давний, еще не раненный предательством. И все сидели, околдованные спектаклем, разыгрываемым этими двумя, вечным как мир, и каждый раз неожиданно новым. Кроме Майи. Кроме Майи, конечно.
Она-то и оборвала идиллию, разрушив чары своим резким голосом:
— Да мы что, братцы, очумели совсем? Времени два часа ночи. Завтра будем спать до обеда, а как же лыжи?..
Леля поднималась по лестнице, и ее сердце стучало так, что казалось, удары разносятся по всему дому.
Буданов шел следом, она спиной ощущала его взгляд и, войдя в комнату, резко обернулась, словно ожидая нападения. В глазах ее полыхал… ужас?
Он взял свою сумку, пожелал ей спокойной ночи и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
13
Леля почти не спала в эту ночь. Лежала, прислушиваясь к редким, вкрадчивым звукам спящего дома. Ждала осторожных шагов? Легкого скрипа открываемой двери?
Под утро она задремала и в тревожном этом полусне вдруг почувствовала, как кто-то присел на ее постель, склонился к лицу, овевая его своим дыханием. Она распахнула ресницы, оглушенная мощным выбросом крови…
В неверном свете занимающегося дня над ней стоял огромный серый кот, пристально глядя круглыми желтыми глазами.
— Ты кто? — шепотом спросила Леля, стараясь унять бьющееся в горле сердце.
Кот тяжело спрыгнул на пол и медленно вышел, подрагивая черным кончиком поднятого трубой полосатого хвоста.
Леля вздохнула, вылезла из-под одеяла и отправилась в ванную комнату.
Она хлопотала на кухне, куда дружно начали подтягиваться прочие обитатели дома, привлеченные дразнящими запахами кофе и поджаренного в тостере хлеба.
Последним появился Буданов, чисто выбритый, свежий, веселый. И Леля с досадой подумала, что, значит, хорошо выспался и ничем не опечален…
А день разгорался удивительный — яркий, солнечный, морозный, и все невольно поглядывали в окно, предвкушая предстоящее удовольствие.
Еще полчаса, и шумная компания в ярких лыжных костюмах заполнила двор и разделилась на две неравные части: большая погрузилась в машины и отправилась кататься с гор, а меньшая — Леля с Будановым — двинулась по наезженной лыжне через поле в лес.
Леля, похожая на стрекозу в больших солнечных очках, шла впереди, пытаясь изобразить бывалую лыжницу, но чем больше старалась, тем плачевнее был результат. И Буданов, движимый состраданием, обогнал ее и, крикнув: «Догоняй!» — не спеша поехал первым.
Она оценила деликатность шефа и, выпав из его поля зрения, как-то сразу успокоилась и заскользила споро и ровно.
На опушке леса они остановились, очарованные дивной красотой.
— Под голубыми небесами, — не удержался Буданов, —
Великолепными коврами
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет…
— И речка подо льдом блестит! — весело подхватила Леля и спросила: — А здесь есть речка?
— Здесь есть ручей и родник, очень чистый, просто хрустальный. Местные жители считают его целебным. Не замерзает даже в самые сильные морозы.
— Надо же! — подивилась Леля. — Невозможно поверить, что рядом Москва. Какой-то волшебный затерянный мир! Давай поедем на этот родник.
— Он довольно далеко, боюсь, ты устанешь.
— Ни за что не устану!
— Тогда вперед! — улыбнулся Буданов.
Лес встретил их такой пронзительной красотой, что Леля невольно притихла и оробела, как в храме, у порога великой тайны.
Она скользила по глубокой лыжне среди пышных сверкающих сугробов, мимо елок с опущенными под тяжестью снежных шапок ветвями, мимо рыжих величественных сосен и пронизанных солнцем, искрящихся инеем березок и думала: да с ней ли все это происходит! Уж не во сне ли привиделся этот сказочный лес? И этот мужчина впереди — уж не мираж ли? Разве он похож на ее строгого шефа, застегнутого на все пуговицы, неприступного, холодного, как айсберг? Неужели это он сидел у ее ног и пел свои чудесные песни, именно ей, она знает! И ушел вчера ночью. А сегодня уйдет?..
Эта последняя мысль так ее захватила, что она чуть не врезалась в Буданова, который поджидал ее у поваленного неохватного дерева.
Он приложил палец к губам и тихо сказал:
— Мы с тобой дошли до «Первых птичек».
— До первых птичек? — удивилась Леля. — А что это значит?
— Сейчас увидишь, — улыбнулся Буданов и поманил ее за собой.
Они обогнули дерево, и Леля увидела крохотную полянку, увешанную разнокалиберными кормушками и населенную множеством маленьких щебечущих птичек с тонкими длинными клювиками и серыми грудками.
— Ой! — замерла она в радостном умилении. И тут же огорчилась: — Как жаль, что мы не взяли крошек!
— Взяли, — успокоил ее Буданов, достал из кармана маленький целлофановый пакетик с пшеном и высыпал его на утрамбованную середину полянки.
И тотчас же птички окружили ярко-желтое пшенное пятно и быстро-быстро затюкали головками, сужая кольцо и не оставляя за собой ни единого зернышка.
Это было так трогательно и так смешно, что Буданов с Лелей дружно фыркнули, вспугнув на мгновение прожорливую стайку.
