– Обещаю.
– А вот это, – Гаскон брезгливо протянул Патрисии пластиковый пакет, – твой костюм.
Сэм схватил пакет, засунул туда руку и с облегчением нащупал знакомый серый габардин и шелковую блузку. Значит, это все-таки Патрисия!
А кто же эта женщина, рискующая стать причиной автомобильной пробки на Алеханд-ро-стрит? Женщина, при виде которой у него пересохло во рту, а язык отказался повиноваться? Женщина, которую он тут же представил во всех мыслимых и немыслимых любовных позах в своей постели? Неужели Патрисия Пил?
– Будь осторожен, друг, – раздался над ухом голос Гаскона, – ты затеял опасную игру.
– Да, теперь я начинаю понимать.
– Но женщина того стоит. – Гаскон был единственным человеком, кого Сэм допускал в свою личную жизнь. – А теперь выметайся, иначе опасности подвергнется моя собственная жизнь.
– Выпиши мне счет.
Гаскон только пожал плечами.
Сэм вышел из салона под палящее солнце. Он знал, как красивые женщины умеют игнорировать реакцию мужчин на свою красоту. Патрисия была взволнована и удивлена, когда мужчина за рулем дорогого автомобиля крикнул ей в открытое окно.
– Эй, малышка! Ты мне нравишься!
Она явно не привыкла к вниманию мужчин. Она выглядела растерянной и донельзя смущенной.
– Моя машина на соседней улице, – сказал Сэм и взял ее под руку. – Извини за опоздание. Магазины уже закрылись, поэтому платье мы купим завтра. Пока же предлагаю пообедать и, если ты не против, поехать ко мне. У меня есть коллекция работ Пуэбло, и ты должна ее увидеть. Кстати, в прошлом месяце именно Рекс помог мне выбрать две картины на благотворительном аукционе.
Он хотел еще что-то сказать, но вдруг заметил у газетного киоска знакомую фигуру – Милдред ван Хесс стояла, уткнув нос в местную газету До поворота оставалось еще несколько метров… Внезапно Милдред подняла голову и с видом гончей, почуявшей добычу, стала озираться по сторонам.
У Сэма не было выбора.
– Патрисия, я надеюсь, ты простишь меня за то, что я собираюсь сделать.
С этими словами он схватил ее за талию, привлек к груди и поцеловал. Поцеловал по-настоящему. Патрисия крутила головой, пытаясь вырваться, но Сэм, положив руку ей на затылок, пресек все попытки сопротивления. Трехчасовые старания Гаскона были разрушены в мгновение ока – шпильки посыпались на асфальт, и белокурые локоны упали на плечи. Патрисия застонала и ответила на поцелуй.
Первой пришла в себя Патрисия. Она посмотрела Сэму в глаза. В них было удивление, смешанное с восторгом.
– Извини, Патрисия, – пробормотал Сэм, глядя куда-то ей через плечо.
– Что ты, Сэм. Я давно хотела сказать тебе, что чувствую…
Вдруг она заметила, что он не слушает ее и по-прежнему смотрит куда-то за ее спиной.
– Отлично, она ушла.
Патрисия почувствовала себя как воздушный шарик, который проткнули иголкой.
– Кто?
– Милдред ван Хесс.
– Милдред? Что она здесь делала?
– Стояла возле газетного киоска и читала газету. Клянусь, это была она.
– Но ведь только пять часов – она никогда не уходит из офиса раньше шести.
– Я тоже удивился, но уверен, что это была она. Нет, не оборачивайся. Она снова смотрит на нас. Я был вынужден тебя поцеловать, потому что она нас заметила. Так, теперь Милдред переходит Алехандро-стрит… Все, она зашла в обувной магазин. – И Сэм отстранил от себя Патрисию.
Униженная и разочарованная, она попыталась подправить творение Гаскона.
– Оставь, – произнес Сэм, – так еще лучше. Спасибо, мы отличная команда. Уверен, наш поцелуй выглядел очень правдоподобно. У меня не было времени предупредить тебя…
– Все в порядке, Сэм, – прервала его Патрисия. Как только она могла подумать, что Сэм поцеловал ее, потому что просто захотел? При чем тут прическа, маникюр, макияж и новая одежда?
Друг. Помощник. Коллега.
Нет, она должна предпринять что-то еще. Что еще, неискушенная Патрисия пока не представляла, но была полна решимости.
Она смахнула слезу и поморгала, чтобы тушь не попала в глаза и не растеклась.
– Обедать? – спросил Сэм.
– Конечно, – с энтузиазмом откликнулась Патрисия.
– Друзья?
Опять! Неужели это ее удел?
– Друзья.
И они пожали друг другу руки.
Нет, она не сдастся. Этот поцелуй что-нибудь да значит. Так не целуют друзей, даже ради спасения собственной жизни.
Обед показался Патрисии замечательным. Никогда еще Сэм так старательно не складывал слова в предложения, прежде чем обратиться к ней. Никогда еще она не видела, чтобы Сэм терял нить разговора, вставляя совсем не к месту междометия типа «а, ну да, ну да!» или даже простое «угу».
Конечно, может быть, все дело в усталости. Патрисия тоже чувствовала себя усталой – два предыдущих дня были слишком изнурительными. Поэтому, когда Сэм после десерта предложил поехать к нему, она чуть было не отказалась. Патрисия посмотрела на часы и увидела, что уже начало одиннадцатого.
Но банкет должен был состояться следующим вечером, а это значит, что, если она не хочет сесть в лужу при упоминании картин Пуэбло, нужно ехать.
Вечерняя прохлада была приятной и освежающей, дорога – пустынной и прямой, и Патрисия не заметила, как задремала. Очнулась она, когда Сэм вырулил на подъездную дорогу к дому, и не смогла скрыть восхищение.
Дом был построен в испанском колониальном стиле: стены бледно-коричневого цвета и черепичная крыша.
– Я купил его пять лет назад, – пояснил Сэм. – До этого он пустовал почти двадцать лет. Я произвел полную реконструкцию, включая водопровод, отопление и электричество. Выселил зайцев и прочую живность…
– Здесь очень красиво, – восхищенно произнесла Патрисия. Они вышли из машины и прошли по внутреннему дворику, вымощенному булыжником.
– Можешь сказать Рексу, что очень любишь фонтан, – произнес Сэм, указывая на херувима, изо рта которого била струя воды, падая в небольшое озерцо. – Он подарил мне его на новоселье.
– Непременно скажу.
Сэм открыл дверь и пропустил Патрисию вперед. Она снова не смогла сдержать возглас восхищения, когда вспыхнул свет. Просторный холл был выложен мраморными плитами, с потолка свисала двенадцатиламповая латунная люстра. Сэм проводил Патрисию в гостиную.
– Присаживайся, – пригласил он, небрежно бросая ключи на журнальный столик. – Я сварю кофе.
Патрисия огляделась в поисках удобного места, и ее, как магнитом, притянул к себе глубокий шезлонг, обитый вощеным ситцем. Она решительно сбросила туфли, натянула, насколько это было возможно, платье, чтобы прикрыть колени, и блаженно вздохнула.
