— Ты храбрее, чем я тебя считала.
От ее ласкового тона у Филлиды навернулись слезы на глаза.
— Ты поняла! — воскликнула она. — Я и не надеялась, что в этом доме кто-то способен меня понять.
— Не буду притворяться, что понимаю твои чувства, — ответила Лизбет. — Но я восхищаюсь тобой, потому что ты поступаешь по-своему. Я-то считала, что тебя просто никто и ничто на свете не интересует. Вот как мы можем ошибаться даже в тех, кого, казалось бы, прекрасно знаем.
— Я не смела никому открыться, — вздохнула Филлида. — Кроме того, нечестно вовлекать вас в мои секреты.
— Подумать только, мистер Эндрюс был католиком, а мы даже не догадывались!
— Он все время боялся, что его разоблачат, — сказала Филлида. — Я тоже боюсь, что отец меня раскроет.
— Отец ни за что не догадается, если только ты сама ему не скажешь, — возразила Лизбет. — Но если ты откажешься обручиться с Хокхерстом, он найдет это странным.
— Знаю, — ответила Филлида. — С теми другими я успевала поговорить прежде, чем они обратились к отцу. А мастер Хокхерст попросил моей руки сразу же, как только сюда явился.
— Он хотел одолжить у отца денег на покупку корабля, а жениться решил еще до того, как тебя увидел, но когда он тебя действительно увидел, то сразу влюбился — вот как это случилось, — задумчиво проговорила Лизбет.
— Теперь это все равно. Я не могу стать его женой. Всемилостивый Иисус! Не могу. Я написала мистеру Эндрю-су письмо, где прошу его помочь мне.
— Ты уже отправила письмо? — спросила Лизбет.
— Да, сегодня, — ответила Филлида. — Я дала его одному из слуг, чтобы он отнес его в Хатфилд. Он ушел сразу же, так что отец точно не имел возможности перехватить его.
— Или Катарина, — добавила Лизбет. — Она опаснее, чем отец, она очень подозрительная и приложит все усилия, чтобы поймать нас на чем-нибудь недозволенном.
— Да, я знаю. Меня она просто презирает, считает дурочкой, неспособной найти себе мужа. Но тебя она боится и по-настоящему завидует тебе.
— С чего бы это? — удивилась Лизбет.
Осунувшееся, печальное лицо Филлиды внезапно осветилось улыбкой.
— Ты очень хороша собой, малышка Лизбет. Я надеюсь, что ты встретишь человека, который полюбит тебя, и которому ты сможешь ответить взаимностью.
Лизбет молчала, и Филлида заговорила снова:
— То, что другим может казаться божьим даром, приносит мне только несчастье. Если бы я родилась некрасивой, с каким-нибудь врожденным уродством, ни один мужчина не посмотрел бы на меня. Мне было бы так просто уйти от мира в забвение. А такая, как я есть… — Она с отчаянием всплеснула руками.
— Такой, какая ты есть, очень гордится отец, — сказала Лизбет. — Ему нравится, когда тобой восхищаются, он хочет, чтобы тобой восхищались.
— Я знаю, — ответила Филлида. — И он стыдится, что я все еще не замужем. Ему кажется, что этим я его порочу. Он гордится своим мужским обаянием и хочет, чтобы его дети были так же неотразимы для противоположного пола, как он сам.
— Он до сих пор вспоминает о сэре Ричарде и Томе и удивляется, почему они больше не приходят. Меня саму это удивляло. Ох, Филлида! Ты уверена, что в самом деле хочешь похоронить себя в монастыре?
— Я желаю этого сильнее всего на свете! — ответила Филлида, глаза ее блеснули, лицо просияло, и Лизбет увидела на нем самозабвенное выражение религиозного экстаза, которого не встречала прежде. Она тяжело вздохнула. Филлида мечтала о луне с неба. В Англии уже не осталось монастырей, их упразднил еще Генрих Восьмой, восстановила Мария, затем закрыла Елизавета. Последняя избавилась от них окончательно, монахини бежали в Ирландию или во Францию, где их следы затерялись. Если они и поддерживали связь со своими семьями, это держалось в строжайшем секрете.
Лизбет знала, что у Филлиды нет ни одного шанса претворить свою мечту в жизнь, но заговорить сейчас с ней об этом было бы жестоко. Она протянула к сестре руки, и несколько мгновений девушки смотрели друг на друга, держась за руки в темноте под широким пологом кровати с витыми столбиками.
— Если отец догадается, что ты приняла католичество, он просто убьет тебя, — пробормотала Лизбет.
— Я знаю, — ответила Филлида, и в ее голосе прозвучала спокойная сила, которой Лизбет в ней не подозревала. Пока они молчали, одна свеча затрещала и погасла, и Лизбет вспомнила про Френсиса.
— Я тебя оставлю, чтобы ты могла поспать, — сказала Лизбет. — Обещай, что не станешь больше плакать.
— Сегодня не стану. Спасибо, что посочувствовала мне, малышка Лизбет. Я верю, что все не так безнадежно, как мне показалось днем. Господь наставит меня.
— Я тоже в это верю, — ответила Лизбет, поцеловала Филлиду, укутала ее одеялом и, задув вторую свечу, направилась к двери.
— Спокойной ночи, — прошептала она, берясь рукой за щеколду.
— Благослови тебя Бог, — ответила Филлида.
Лизбет прокралась назад в свою комнату. Мысли ее разбегались, и, забираясь под простыни, она даже усомнилась, а правда ли то, что она сейчас узнала, или ей приснился странный сон. Лизбет не верилось, что не блещущая умом тихоня Филлида, которую она всегда немножко презирала, действительно та самая Филлида, с которой она только что рассталась, — переполненная эмоциями, в одиночку сражающаяся за свою веру.
В стране бурлили религиозные страсти, велись жаркие споры. Но для Лизбет они значили не больше, чем длинные воскресные службы в деревенской церкви. На семейной скамье с высокими бортиками, отгораживавшими их от прочих прихожан, отец обычно дремал, а Катарина не отрывала глаз от молитвенника. Лизбет помнила, что в детстве посещения церкви волновали ее, но постепенно она научилась переноситься мыслями в свой воображаемый мир и больше не слушала тяжеловесные монотонные проповеди, занимавшие большую часть двухчасовой службы.
Теперь она задумалась, а хорошо ли, что религия значит для нее так мало? Сейчас ей казалось вполне достаточно молитв, которые она читала с детства. Но по сравнению с пламенем, заставлявшим Филлиду восставать против отца и жизненного уклада, в котором она была воспитана, они казались незначительными и пустяковыми, как стихи Френсиса.
А действительно ли Френсис влюблен в Эдиту, или им тоже движет религиозный интерес? Лизбет представила, какое лицо сделает отец, если заподозрит, что двое из его детей попались в сети вавилонской блудницы. Только она начала размышлять, в какие формы может вылиться его гнев, как услышала под окном шаги.
Несомненно, это возвращался Френсис. Она подбежала к окну, отодвинула штору и убедилась в правильности своего предположения. Небо слегка прояснилось, и луна, бледная и прозрачная, проливала на парк жидкий свет. По земле тянулись темные и густые тени, влажные камни на дорожке и лужи блестели серебром.
Френсис стоял под самым ее окном. Она видела его темный плащ и нахлобученную на лоб шляпу. Он крутил и толкал тяжелую круглую дверную ручку, которую оставил незапертой, но она не поддавалась. Лизбет догадалась, что произошло, и оцепенела от страха. После того как Френсис вышел из дома, кто-то запер за ним дверь. Горло у нее сжалось, сердце бешено застучало.
