Через час поезд должен был уже подойти к Москве. Дмитрий позвонил по мобильному и солидно сказал:
— Машину не подавай, я в метро подъеду. Не хочу, чтобы мы в пробках застряли… У нас и так времени в обрез.
Эти слова были предназначены для Войцеховских. На самом деле телефон, который он набрал, был его собственный.
Войцеховские тут же предложили:
— За нами приедет машина, можем вас подбросить, — и Дмитрий понял, что усилия его не пропали даром. Галерейщики у него на крючке.
— Благодарю вас, но вынужден отказаться. Сейчас меня выручит только метро… Если бы вы знали, какая ценность хранится в этом чемодане! — не удержался и прихвастнул он.
— Это то, за чем вы ездили в вашу важную поездку? — глаза у Ларисы Владимировны загорелись любопытством.
— Так и быть, покажу. Поскольку самому не терпится еще раз полюбоваться.
Он открыл чемодан и достал упакованные в холщевую ткань иконы.
— Ах! — только и воскликнула Войцеховская, благоговейно перекладывая их и всматриваясь в темные лики святых.
Вадим Борисович наклонился над иконами, и когда поднял глаза, Дмитрий понял, что не ошибся. Да, отец Георгий был прав, когда говорил о ценности икон.
— Это Спас Нерукотворный… Похоже» Строгановская школа… Семнадцатый век.
В его глазах Дмитрий прочел и зависть, и изумление, и восхищение.
— А Богородица и Николай-угодник восемнадцатого века. Вы их хотите себе оставить или собираетесь выставить на продажу?
Дмитрий почувствовал некоторую гордость: ему не сказали — продать, а выставить на продажу. Так коллега говорит с коллегой. Равный с равным.
— Выставлять на продажу я пока не собираюсь. Пусть поживут у меня. Хотя коллекционирование икон не входит в сферу моих интересов.
— Спас Нерукотворный написан на липовой доске, — легонько постучал ногтем по тыльной стороне иконы Вадим Борисович. — И если она принадлежит руке известного художника Симона Ушакова, то это большая удача. Знаете, в чем его отличие от традиционной иконописи того времени? Не выходя за рамки правил иконописания, он стремился к более реальной передаче человеческого лица и фигуры. Отсюда некая двойственность в его искусстве.
— Так он иконописец-первопроходец в стремлении к реализму?
— Один из первопроходцев, если можно так сказать об иконописце. Я вам настоятельно советую обратиться к экспертам. По-моему, вы вытащили очень счастливый билет!
Дмитрий бережно завернул иконы и спрятал их в чемодан. Щелкнули замки. Поезд замедлил ход и стал подползать к Белорусскому вокзалу.
— Ждем вашего звонка и приглашения в гости, — протянула свою холеную руку Лариса Владимировна. Дмитрий наклонился и прикоснулся к ней губами. Последний момент самый запоминающийся, — он это знал из опыта.
Попрощались, и Дмитрий первый вышел из вагона, быстро зашагав к входу в метро. Сумку с вареньем он оставил в багажном ящике. Не хотелось, чтобы его видели обвешанным багажом, как обыкновенного обывателя. Он деловой человек, который возвращается из деловой поездки.
Он не слышал, как Вадим Борисович задумчиво произнес, глядя ему вслед:
— А ведь Спас Нерукотворный явно храмовая икона.
— Это ни о чем не говорит, — пожала плечами Лариса. — В деревнях, когда в послереволюционные годы сносили храмы, некоторые жители уносили иконы по домам, спасая их от рук варваров. И это просто счастье, что они сохранились… Кстати, как он тебе, наш новый знакомый?
— На первый взгляд производит приятное впечатление. Но я бы не стал сразу очаровываться им, хотя он человек довольно образованный и манеры у него приятные.
— А я и не очаровываюсь, — улыбнулась Лариса Владимировна, разгадав скрытую ревность в словах мужа. — У меня к нему сугубо деловой интерес.
— Сначала надо увидеть его коллекцию, — резонно заметил Войцеховский.
— Нет, дорогой. Сначала мы должны добраться домой, принять душ и наконец уединиться. Я уже истосковалась по тебе.
Вадим Борисович довольно хмыкнул. При внешней холодности жены она в постели позволяла себе полное раскрепощение. И это его всегда радовало. За шесть лет брака они еще не успели надоесть друг другу. Для него это было загадкой, потому что в прежних браках его страсть улетучивалась чуть ли не в первый год. И с первой женой он все-таки дотянул три года, а со второй расстался уже через год. Брак без любви он считал пустой тратой времени.
4
Дмитрий не стал доставать ключ из кармана, он знал, что Алина уже дома, поэтому позвонил условным звонком — двумя длинными и одним коротким.
Он услышал за дверью топот, потом секундную заминку — рассматривает его в глазок, и только после этого зазвенела цепочка. Алина, когда оставалась одна дома, всегда запиралась на цепочку. Такой у нее был пунктик. Поначалу это даже смешило Дмитрия, потому что цепочка была ненадежная, довольно тонкая, ее запросто можно было перекусить кусачками, если бы у кого-то возникло такое желание. Дмитрий и говорил Алине об этом не раз, но она упорно твердила, что только так чувствует себя защищенной.
Был у нее в детстве случай, когда она испугалась до смерти, то есть была уверена, что наступили последние минуты ее жизни. Тогда ей было шесть лет. Родители уехали в гости и впервые оставили дочку одну, строго приказав к двери не подходить и никому не открывать. Мама, человек эмоциональный и с большим творческим воображением, в красках описала, что бывает, когда непослушные дети открывают чужим двери. А чужие бывают очень хитрыми, они умеют через дверь своими ласковыми разговорами обмануть детей и те нарушают родительский запрет. И тогда… Алина представила нечто ужасное и решила к двери вообще не подходить. Спустя час после отъезда родителей в дверь позвонили. И звонили, и звонили несколько раз с небольшими перерывами. Алина забилась в угол комнаты и тихо рыдала, обняв кота Мурзика, как единственного защитника своей хрупкой жизни, которая держалась буквально на волоске. Потому что за дверью вдруг раздался незнакомый, очень страшный хриплый голос: «Девочка, а девочка, открой, я все равно знаю, что ты дома». Алина уже совсем умирала от ужаса, но страшному человеку наконец надоело стоять под ее дверью и он ушел. Она слышала его шаркающие шаги, лязг двери и скрежет — с таким звуком обычно работал механизм их лифта.
Родители застали ее в полуобморочном состояния спустя четыре часа. Захлебываясь в плаче, Алина рассказала, как в дверь ломился страшный дядька. Испуганная мама позвонила своим родителям и вдруг услышала от отца, уже старого человека, мог бы быть и поумнее в свои зрелые годы, что пока его дочь с зятем веселились в гостях, он не поленился и потащился через весь город — решил проверить, послушалась ли внучка наказа родителей. Проверил… С тех пор Алина до седьмого класса боялась оставаться одна, приходилось просить бабушку, другого дедушку, потому что этот впал в немилость Алининого папы и его принимали неласково и только вместе с бабушкой. Но страх навсегда поселился в душе Алины, уже даже не тот, дикий и неуправляемый, а подспудный, напоминающий ей, что дверь должна быть закрыта на все запоры.
