Космическая раса. Такова была программа Граффа.
– Значит, вы здесь не по поручению флота, – сказал Боб. – Вы по поручению полковника Граффа.
– Министра по делам колоний? – Рэкхем с серьезным видом кивнул. – Неформально и неофициально – да. Чтобы сообщить тебе о предложении.
– Графф не может предложить ничего такого, что бы меня заинтересовало. Прежде чем любой звездолет достигнет планеты-колонии, меня не будет в живых.
– Из тебя, несомненно, получился бы… интересный глава колонии, – заметил Рэкхем. – Но, как ты сам сказал, твой срок чересчур ограничен. Нет, речь идет о другом предложении.
– Того, чего бы мне хотелось, у вас все равно нет.
– Когда-то, насколько я помню, ты хотел только одного – остаться в живых.
– Это не в вашей власти.
– Ошибаешься, – сказал Рэкхем.
– Неужели в медицинских лабораториях Межзвездного флота сумели создать лекарство от болезни, которой страдает единственный человек на Земле?
– Вовсе нет. Лекарство придется создавать другим. Мы же предлагаем тебе возможность дождаться, когда оно будет готово. Мы предлагаем звездолет, скорость света и ансибль, чтобы сообщить тебе, когда возвращаться.
В точности такой же «подарок», который дали самому Рэкхему, решив, что тот может понадобиться для командования всеми флотами, когда те прибудут на разнообразные планеты жукеров. Мысль, что он может остаться в живых, отдалась в голове Боба подобно звону огромного колокола. Ненасытное желание жить было единственным, что поддерживало его до сих пор. Но как он мог им доверять?
– Чего вы хотите взамен?
– Часть твоей пенсии от флота подойдет?
Рэкхем прекрасно умел сохранять невозмутимый вид, но Боб понял, что вряд ли тот говорит всерьез.
– Когда я вернусь, найдется какой-нибудь несчастный молодой солдат, которого я мог бы обучать?
– Ты не инструктор.
– Вы им тоже не были.
Рэкхем пожал плечами:
– Мы делаем то, что от нас требуется. Мы предлагаем тебе жизнь. И мы продолжим финансировать исследования твоей болезни.
– Что, будете использовать моих детей как морских свинок?
– Естественно, мы попытаемся их найти. И вылечить.
– Но своих звездолетов они не получат?
– Боб, – сказал Рэкхем, – как думаешь, сколько триллионов долларов стоят твои гены?
– Для меня они стоят больше всех денег мира.
– Вряд ли ты смог бы заплатить даже проценты с такого кредита.
– Значит, моя кредитоспособность ниже, чем я надеялся.
– Боб, давай говорить серьезно, пока еще есть время. Перегрузки тяжелы для сердца. Тебе придется лететь, пока ты еще достаточно здоров, чтобы пережить путешествие. Собственно, мы всё достаточно точно рассчитали – два года на ускорение, а в конце еще два на замедление. Кто дает тебе четыре года?
– Никто, – сказал Боб. – И вы забываете: я должен вернуться домой, а это еще четыре года. Уже слишком поздно.
Рэкхем улыбнулся:
– Думаешь, мы этого не учли?
– Вы что, придумали, как поворачивать на скорости света?
– Даже свет способен искривляться.
– Свет – это волна.
– И ты тоже, когда летишь столь быстро.
– Ни вы, ни я не физики.
– Зато физики – те, кто спроектировал новое поколение курьерских кораблей.
– Откуда у МФ средства на постройку новых кораблей? – спросил Боб. – Вы получаете финансирование с Земли, а чрезвычайная ситуация закончилась. Единственное, почему народы Земли платят вам жалованье и продолжают вас снабжать, – чтобы купить ваш нейтралитет.
Рэкхем снова улыбнулся.
– За разработку новых кораблей кто-то платит, – сказал Боб.
– Гадать бессмысленно.
– Есть лишь одна страна, которая может это себе позволить, и именно эта страна никогда не сможет сохранить тайну.
– Значит, это невозможно, – сказал Рэкхем.
– То есть вы обещаете мне корабль, которого не существует?
– Ты проведешь период ускорения в компенсирующем гравитационном поле, так что дополнительной нагрузки на сердце не будет. Это позволит нам ускориться за неделю вместо двух лет.
– А если гравитация откажет?
– Тогда ты в одно мгновение превратишься в пыль. Но она не откажет. Мы проверяли.
– Значит, курьеры могут летать с планеты на планету, теряя всего лишь пару недель жизни?
– Их собственной жизни, – уточнил Рэкхем. – Но когда мы посылаем кого-то в подобное путешествие на тридцать или пятьдесят световых лет, все, кого они знали, умрут задолго до их возвращения. Добровольцев не много.
Все, кого они знали. Если он поднимется на борт этого корабля, Петра останется на Земле и он никогда ее больше не увидит.
Неужели у него совсем нет сердца?
Нет, о таком не могло быть и речи. Он до сих пор помнил боль от потери сестры Карлотты, женщины, которая спасла его на улицах Роттердама и многие годы опекала, пока ее наконец не убил Ахилл.
– Можно мне взять с собой Петру?
– А она согласится?
– Без наших детей – нет, – ответил Боб.
– Тогда советую продолжить поиски, – сказал Рэкхем. – Хоть новая технология и дает тебе чуть больше времени, это все же не навсегда. Твое тело ограничивает тебя сроком, который нам не отодвинуть.
– И вы позволите мне взять с собой Петру, если мы найдем наших детей?
– Если она согласится, – подчеркнул Рэкхем.
– Согласится, – заверил Боб. – Нас ничто не держит в этом мире, кроме детей.
– Ты уже представляешь их детьми? – спросил Рэкхем.
Боб лишь улыбнулся. Он понимал, что говорит как католик, но именно так он чувствовал. И Петра тоже.
– Мы просим только об одном, – сказал Рэкхем.
– Так я и знал, – рассмеялся Боб.
– Во всяком случае, пока ты все равно здесь и ищешь детей… Нам хотелось бы, чтобы ты помог Питеру объединить мир под правлением Гегемона.
От удивления Боб даже перестал смеяться:
– Значит, флот намерен вмешаться в дела Земли?
– Мы ни во что не вмешиваемся, – возразил Рэкхем. – Вмешаешься ты.
– Питер не станет меня слушать. Иначе он позволил бы мне убить Ахилла в Китае, когда нам впервые подвернулся шанс. Но вместо этого Питер решил его «спасти».
– Возможно, ошибка чему-то его научила.
– Он действительно так думает, – сказал Боб, – но Питер – это Питер. Дело не в ошибке, дело в нем самом. Он не станет слушать никого другого, если решит, что его план лучше. А он всегда считает именно так.
