— Что ты мне даришь?
— Штуку, которой у меня нет, хотя она так и скачет у меня под ребрами.
— Это чистейшей воды легкомыслие, мастер Флетчер.
— Правда?
Она укусила его за ухо.
— Если ты подаришь мне свое сердце, тебе придется беречь его. Иначе, если ты не принесешь его обратно, я буду очень сильно злиться.
— Очень сильно, Фенхель?
— Можешь не сомневаться. Так сильно, что ты, дурак, и представить себе не можешь.
Энтони поцеловал ее. Сначала нежно, в уголки рта, затем грубо — в губы.
— Я приведу его обратно, — хриплым голосом произнес он. — Что со мной может случиться?
— Кто знает? Если верить моей матери, на всем континенте скоро небо рухнет на землю. — Она попыталась передразнить плаксивый голос матери: «Весь мир сошел с ума. Этого Лютера науськал сатана, и за это Господь всех нас покарает».
— На себе подобных сатана не бросается, — ответил Энтони и поцеловал ее в шею. — Кроме того, этот Лютер бесчинствует не в Генуе. По крайней мере я бы ему не советовал.
— Почему же?
— Потому что я его застрелю, если он помешает мне.
Не до конца понимая, что она делает, девушка зажала ему рукой рот.
— Молчи, ради всего святого!
Он спокойно отнял ее руку ото рта и поцеловал кончики пальцев.
— Разве не долг доброго христианина — покончить с еретиком? Отец Бенедикт говорит, что кому-то придется взять это на себя, иначе мир погрузится в пучину хаоса.
— Мне все равно, что болтает твой вечный Бенедикт. Я не люблю, когда ты говоришь об убийстве.
На щеке у него дрогнул мускул, очарование рассеялось.
— Понимаю. С убийцей об убийствах не шутят.
Она вырвала у него руку, отвернулась.
— Ты не убийца, а глупый мальчишка, который заслуживает хорошей взбучки, если будет так говорить. Неужели после всех этих лет ты все еще думаешь, что мы с Сильвестром обвиняем тебя? Если ты действительно так считаешь, я ничем не могу тебе помочь. Думай что хочешь.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы пересилить себя, затем он мягко толкнул ее локтем в бок. Вместо извинений он поцеловал ее, а она поцеловала его, поскольку голод решил, что они отдыхали достаточно долго. Как жить без губ Энтони, без плеч Энтони, без бедер Энтони, этих крепких и сильных мускулов, которые нельзя будет даже пощекотать, как жить с этим голодом? Без запаха Энтони, без голоса Энтони, без самоуверенного бесстыдства Энтони? Она рванула рубашку на его шее, укусила за плечо. Он вздрогнул, а у нее закружилась голова от страсти.
После она снова прислонилась к иве, а он положил голову ей на колени.
— Как ты собираешься там жить? Ты же не говоришь по- итальянски.
— Генуэзец говорит, латыни достаточно. Если это не так, мне будет только на руку. Тогда я, по крайней мере, не буду говорить глупости.
— Жаль, что я не говорю по-итальянски, — вырвалось у Фенеллы.
— Почему?
— Не знаю. Он звучит так красиво и непривычно. Похож на что-то, что мы придумывали в детстве, когда прятались за доком. Будто на его словах можно путешествовать, как на кораблях, — как мы мечтали.
Он взял ее руку, поцеловал ладонь и положил себе на грудь.
— Вы поэты, и ты, и Сильвестр. Если в моей дубовой голове останется пара слов на итальянском, я привезу их тебе, хорошо? — Его кожа под рубашкой была теплой и пульсировала.
— Сильвестр… Когда ты ему скажешь?
— Я хотел попросить об этом тебя.
— Ты не просто трус, Энтони Флетчер, ты самый жалкий трус во всей Англии.
— Ты и так это знаешь. — Его глаза искрились. — Сильвестр и без того страдает, как собака, тоскуя по своему ангелочку, сестре. Если он посмотрит на меня своим душераздирающим взглядом, мне что, сказать ему в лицо, что теперь уезжаю и я? На такое способно только чудовище.
— Ты и есть чудовище, любимый. Кроме того, ты оказался достаточно хладнокровен, чтобы сказать мне это в лицо.
— Ах, тебе… — произнес он и украдкой сорвал поцелуй с ее губ. — Ты привыкла к горестям.
Она ударила его по щеке, правда, недостаточно сильно, чтобы причинить боль. Но он все равно испугался. Нахмурил брови, коснулся ударенной щеки и сразу же схватился за волосы.
— А я-то думал, что нравлюсь тебе, Фенхель.
— Иногда, — вздохнула Фенелла, снова приняла поцелуй в качестве извинения и решительно, но очень нежно поцеловала его в ответ. — И о чем думало Небо, создавая тебя?
— Небо — ни о чем, сердце мое.
— Ты невыносим.
— Это тоже для тебя не внове. Скажи Сильвестру, что я напишу ему письмо, хорошо?
— Он порвет его на мелкие клочки, потому что не сможет сделать этого с тобой.
Энтони усмехнулся.
— Я не сомневаюсь. Но только после того, как прочтет его.
4
Роберт Резиденция Хемптон-корт, Дворец правосудия, Троица 1523 годаДворец представлял собой роскошную безделушку, настоящую жемчужину из булыжника. Однако весь двор смеялся, что эта драгоценность принадлежит не королю Генриху, а его лорд- канцлеру, могущественному кардиналу Уолси, о котором поговаривали, будто он держит короля, а вместе с ним и всю страну. Каждый год кардинал приглашал придворных на банкет по случаю Троицы, и тот, кто обнаруживал свое имя в списке приглашенных, мог радоваться и считать, что что-то да значит при английском дворе.
В коридоре, ведущем в зал, стоял Роберт Маллах, граф Рипонский, и ждал, когда король промчится мимо него в развевающейся мантии. Вместе с ним ждал Томас Болейн, придворный, имевший заслуги на дипломатической службе и за это недавно принятый в орден Подвязки. В окна эркера барабанил дождь.
Роберт едва сдержал стон. «Над этим островом вечный дождь. Постоянно, даже в конце мая небо беспросветно серое».
— Я вас прекрасно понимаю, милорд Рипонский, — произнес Томас Болейн.
Его голос был неприятен Роберту, словно слизень на голой: коже. Мужчина был подхалимом, но именно поэтому он ему сейчас: и был нужен. В этом коридоре собирались люди, которые намеревались надоедать королю по поводу какого-нибудь дела, и Болейн будет как раз надоедать. Сам Роберт благодаря этому мог держаться в тени, сохраняя остатки собственного достоинства.
— Я вас действительно понимаю, — во второй раз произнес Болейн. — Боевым кораблям нужен уход, но к чему эта спешка, это рвение? Вы знаете, кого напоминаете мне? Простите, драгоценный, — одну из моих охотничьих собак, которая попробовала кровь и теперь без нее не может.
Роберт закусил губу. Болейн дурак, но его описание верно. Он попробовал кровь. Когда же это произошло? Когда-то на заре туманной юности, которую он тратил бездарно в болотистом графстве на побережье Йоркшира. Однажды утром, стоя на скале над бушующим морем, он осознал, что народ, к которому он принадлежит, торчит на жалком дождливом острове. Если он хочет когда-нибудь убраться отсюда, ему нужны корабли. В то холодное туманное утро, пребывая вдали от цивилизации, Роберт решил бежать из Йоркшира и позаботиться о том, чтобы у его страны были корабли. Не скорлупки, а корабли, которые сумеют выстоять в эти бурные времена.
