Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
Сказав это, Гришка понял, что несколько переборщил — майор недовольно поджал губы, и его лицо приняло отчужденно-замкнутое выражение.
— Не паясничайте, Анашкин, — вздохнул майор, — вам теперь действительно надо хорошенько подумать, как жить дальше.
Потом майор долго распространялся, наставляя выходящего на свободу осужденного на истинный путь. Ворона теребил лежавшую на коленях свернутую куртку и молча слушал, в нужных местах привычно кивая в знак согласия. Надоело все до тошноты, но куда денешься?
Наконец распрощались. С чувством облегчения пожав сухую ладонь майора, Анашкин отправился в канцелярию — получать билеты и деньги на дорогу. Там же предстояла и другая приятная процедура — оформление перевода заработанных в зоне денег на книжку в Сбербанк по месту будущей прописки.
«Общаковой кассы» — подпольного банка осужденных, создаваемого в целях оказания помощи освобождающимся и поддержания заключенных, — в зоне не было: администрация твердо следила за тем, чтобы не позволить возродить старые воровские традиции. Поэтому деньги — это дело, на первое время хватит, чтобы выпить и одеться поприличнее.
Нервный холодок нетерпения начал щекотать Гришку под ложечкой, вдруг нестерпимо захотелось почесаться, словно все тело искусано клопами или проклятым гнусом, — сколько держался, а на последних минутах перед волей не сдюжил, распустился, как только подумал о деньгах. С усилием заставив себя унять желание рвануть к воротам и заколотить кулаками по глухим створкам, чтобы скорее открыли и выпустили отсюда, Анашкин обреченно вздохнул и поплелся в канцелярию.
Но вот и эта часть процедуры закончена. Теперь выйдет отсюда уже не гражданин, а товарищ Анашкин, имеющий право избирать и быть избранным, вновь располагающий собой по собственному усмотрению и вольный принимать любые решения в отношении будущности бытия в кругу таких же свободных товарищей, живущих вне зон, ограниченных проволокой и решетками, вышками и контролерами, бараками и отрядными офицерами.
Выводил его к проходной отрядный — капитан Михалев, — донельзя опротивевший Гришке за время отбывания срока. Но провожатых к свободе здесь не выбирают, и пусть капитан будет тем, кто откроет заветные ворота в рай. Может, в этом и есть высшая правда, что именно он и останется последним напоминанием о зоне и долгих годах, проведенных здесь?
Капитан шагал к проходной неспешно, поскрипывая разношенными сапогами, в которых ходил зимой и летом. Шагал, сохраняя на лице невозмутимое выражение, и, только дойдя до первой, внутренней двери проходной, обернулся и выдавил из себя скупую улыбку:
— Все, Анашкин. Прощаемся. Надеюсь, навсегда?
— Все, — согласился Григорий, чувствуя, как мелкими иголочками закололо в ступнях и вдруг ослабли колени. Сейчас шаг за порог проходной, хлопок двери за спиной, потом пара-тройка шагов, и откроется другая дверь, а за ней иной мир.
В душе он пожелал капитану того, о чем не мог сказать вслух, но душа требовала, и он, хотя бы мысленно, выдал Михалеву все то, что о нем думает. Хорошо еще, отрядный не экстрасенс, о каких пишут теперь в газетках, и не умеет читать чужие мысли. Правда, заметив какую-то тень, мелькнувшую в глазах Анашкина, капитан на мгновение задержал его руку в своей, и это мгновение показалось Вороне вечностью.
— Все, — повторил Михалев и открыл дверь проходной, предупредительно пропуская Григория к свободе.
Последняя мелкая формальность, и открылась другая дверь. Прищурившись, как от яркого солнечного света, Анашкин шагнул за порог и остановился на крылечке перед тремя щербатыми ступеньками, не решаясь спуститься по ним. Какой он будет, его первый шаг по вольной земле?
Колония размещалась на окраине городка, почти у шоссе. По нему катили грузовики, легковушки, панелевозы; на покрытых пылью обочинах пучками торчала рыжеватая, жесткая, успевшая слегка пожухнуть трава. Серый асфальт лентой уходил на мостик, сгорбившийся над железнодорожными путями.
Сглотнув тугой ком, застрявший в горле, Анашкин сделал первый шаг, спустился по ступенькам и, не чувствуя под собою ног, пошел по обочине шоссе к мосту.
Голова казалась светлой, легкой и пустой до звона, ласкали глаз облезлые перила моста, давно не крашенные мачты освещения, проносившиеся мимо запыленные машины и змеившиеся внизу рельсы путей, по которым скоро покатит поезд к Москве. Интересно, есть ли в этом поезде вагон-ресторан?..
Глава 3
Ужинали, как всегда, вдвоем. Приняв предупредительно и заботливо поданную женой тарелку, Михаил Павлович благодарно кивнул и, не отрываясь от газеты, начал есть тушеное мясо. Лида положила себе и уселась напротив.
— Ты бы хоть дома поел спокойно, — попросила она.
— Да. — Котенев раздраженно отбросил газетный лист. — Пишут, пишут… Опять собираются в новую арктическую экспедицию. А кто, позвольте спросить, оплачивает никому не нужные лыжные походы к полюсу, когда в стране не хватает самых элементарных вещей? Очередные рецидивы болезни гигантомании.
Лида не ответила. Встала, подошла к плите и налила мужу чай — Михаил Павлович не любил горячий, считая, что это весьма вредно. Конечно, муж, как всегда, прав — плохо в детских домах, плохо с продуктами… Устанешь перечислять, с чем плохо. Но если не разрешать ходить к Северному полюсу, то чем тогда заниматься тем, кто туда ходит и получает за это деньги и награды?
При мысли о детских домах болезненно сжалось сердце. Сколько она уже лежала в разных больницах, сколько пролила горьких слез, скрывая их от мужа, сколько переплатила денег врачам, кандидатам наук и профессорам, сколько сделала дорогих подарков знахарям и знахаркам, а в доме по-прежнему холодно и пусто без детского смеха. И оба они стареют, никто и никогда не вернет им молодости — ни Мише, ни ей.
Почему Михаил так отрицательно относится к идее усыновить детдомовского ребенка или взять на воспитание малютку? Господи, она умолила бы любые строгие комиссии, умаслила их, завалила подарками, одела в самые роскошные одежды и обула так, как им и не снилось, — только дайте ей прижимать к сердцу теплый, пахнущий молоком комочек, дайте слышать рядом с собой тихое детское дыхание! Но муж как отрубил — только свои, денег не жалей! Уж она ли жалела? И вместе они уже ходили по врачам, выслушав страшный приговор — Михаил здоров, а она больна.
Как ее Миша был заботлив и предупредителен, как убивался, сколько сил приложил, чтобы помочь, — всех друзей и знакомых поднял на ноги, подключил все связи, чтобы она могла попасть к выдающимся светилам на консультации, лечь для лечения в закрытые клиники, летать к легендарным знахарям, но все оказалось впустую. Тлела еще надежда, поскольку без нее не может жить человек и чахнет от горя, слабеет перед невзгодами, но постепенно Котенев как-то успокоился, замкнулся в себе, практически перестал говорить на темы о детях, и все отчетливее засквозил между ними пока едва заметный холодок отчуждения. Но разве любящая женщина не сможет уловить начало конца по мимолетному взгляду, движению руки, ласкающему ее тело не так, как раньше, а привычно-равнодушно выполняя супружескую обязанность, делающуюся все более тягостной.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
