– Да не то чтобы расстроило, но послужило поводом к новой ссоре с мамой. Я же с ней целый месяц не разговаривал после того спектакля. Нас Коля помирил. Он вернулся тогда от родителей – они у него во Франции живут, и, знаете, похоже все так – отчим у него тоже, но отношения совсем, совсем другие… Ладно… о чем я там?.. Уф, устал я чего-то. Я кофе выпью тоже, о’k?
– Конечно, Иван, – врач снова включила чайник и придвинула к Ивану выставленную ранее на стол чашку.
– Короче, снова отчитывал я маму в дороге за ее сумасшедшее поведение и за то, что она самым непотребным образом опозорила меня перед Ксюшей. Нудил и нудил – времени-то вагон был, – усмехнулся Иван, – мы с дачки своей в аэропорт ехали, – продолжал он, насыпая в чашку «Карт Нуар». – Короче, мама моя смеялась только и говорила, что у меня таких Ксюш еще миллион будет, – Иван задумался на мгновение. – Если бы Коля с нами был тогда, все бы по-другому было, понимаете. И я… я бы не вел себя так, конечно, не ныл бы, не дулся. Но у него дела какие-то важные оставались, он к нам позже присоединиться должен был. Но если бы поехал тогда, он обязательно бы сел рядом с мамой, и ничего бы не случилось, потому что, когда он держал ее за руку, ей совершенно наплевать было на то, что какой-то там скот подрезает ее в очередной раз, – Иван на секунду прикрыл глаза ладонью.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила врач, наливая кипяток в его чашку.
– А что, плохо выгляжу? – Иван поднял на нее глаза, немного злые и очень расстроенные.
– Нет, просто бледный и дрожите.
– Понимаете, я ничего не умею – не могу противостоять, бороться, – продолжал Иван. – Вот смотрите, я животных жалею, а мясо жру.
– Но мясо – это не роскошь…
– Ну, да, а средство существования, и в нашем климате без него сложно обойтись, бла-бла-бла. Вот только, как я его жру, способ приготовления… Ведь он же – способ этот – сам за себя говорит. Medium rare steak[15]– красиво звучит, правда? Или ва-а-ще сырой, м-м-м-м-м, и непременно рюмку текилы перед этим хряпнуть – вот вам и роскошь уже появляется, – усмехнулся Иван и сделал глоток. – А ведь при желании я вполне бы мог мясо другим белком заменить, – закидывая ногу на ногу, он откинулся на спинку дивана и снова закурил. – Вспомнил, кстати, про текилу. Случай смешной был. Смешной и позорный ужасно. Я в институте на первом курсе учился, но не в меде – на оператора уже – ну, то есть делал вид, что учусь, конечно. Я тогда уже сверхъестественным каким-то успехом у женщин пользовался – это, видимо, меня и окрыляло. И вот, набравшись храбрости и текилы, – она, надо сказать, окрыляет не хуже осознания своей чертовской привлекательности, – я вломился к отчиму в офис с просьбой, нет, с требованием отдать мне немедленно мою долю семейного капитала, с тем, чтобы я немедленно же перевел ее всю в «Гринпис». Ну не ебнутый, а? – усмехнулся Иван. – Он посмотрел на меня тогда, ну, так же холодно и жестко, как всегда, и тихо, с улыбочкой такой наглой сказал: «Еще одно такое заявление, и я тебя, крошка, посажу. Но ты подумай, может, еще что-нибудь интересное в голову придет. Я рассмотрю». На том и расстались. До сих пор вот думаю – четвертый год уже. Я это к тому, что отчим честный, по крайней мере, ни себе, ни другим не врет – любит он деньги, без ума от них, а остальное похуй. Но ведь он же честно в этом признается, а я… я….
– Вы занимаетесь благотворительностью, Иван? Переводите деньги в какой-нибудь фонд?
– Да, конечно, кому я их только не посылаю, уж куда я их только ни сливаю, в какие только нуждающиеся организации. Но в этом-то и есть для меня главное противоречие, еще один комплекс мой. Вы только вдумайтесь, насколько это кощунственно. Это же все равно, что строить приют для бездомных, а параллельно выселять из перспективной коммуналки забулдыгу-алкаша невменяемого, или животных, пострадавших от человеческой жестокости, лечить, а на плечах чернобурку носить пушистую, в сапогах из крокодиловой кожи рассекать и потенцию свою снадобьем из перетертого носорожьего рога или бивня слоновьева повышать. Странно все это как-то, не находите? Круговорот, однако. Жутко прямо как-то. Так что, если бы я деньги просто так, радостно и без зазрения совести тратил, ну, как когда я напиваюсь сильно, я бы больше себя уважал тогда.
* * *
– Как вы себя чувствуете, Иван? Может, закончим на сегодня? – снова добавляя в чашку Ивана кипяток, спросила врач.
– Утомил я вас уже? – вымученно улыбнулся он.
– Нет, мне кажется, вы устали. Мне кажется, вам нехорошо…
– Нет, нет, все нормально, – ответил Иван, размешивая новую порцию кофе. – У меня бывает в последнее время – второй раз уже простужаюсь. Не обращайте внимания. Может, коньяку в кофе добавим? – предложил он.
– Нет. Давайте уж как-нибудь все-таки обойдемся, – строго ответила врач.
– Ладно… Простите… Что вы там говорили? Про отца моего настоящего?.. Я спрашивал у мамы. В первый раз она сказала, что не хочет об этом говорить, во второй раз, что он умер, в третий, что не помнит его… ну, не помнит вообще, от кого залетела, – засмеялся Иван. – Зато честно, правда?.. Да мне насрать на это. Я, по-моему, и не интересовался по-настоящему никогда – так, наверное, из вежливости – поддержать классическую схему.
– …
– Давайте, я вам лучше про Колю еще расскажу. Интересно вам?
– …
– Он же единственный заботится обо мне… спасает. Задницу мою прикрывает. Хм, двусмысленно звучит это сейчас, конечно. Знаете, совершенно сейчас все по-другому стало – в другом как будто свете, понимаете? – улыбнулся Иван и закурил.
– Как же он вас спасает?
– Ну-у-у, вот с помойки одной, например, вытаскивал. С помойки – это я образно, место одно не очень чистое имею в виду. Чистое – тоже образно, хотя и в прямом смысле оно, скажем прямо, не оперблок, хотя ведь, и в оперблоках бывает много мусора… Мне там ребро сломали… Сердился он, конечно, страшно… ну… Коля. Заживало пока – почти месяц со мной не разговаривал. Друзей моих всех натравил на меня из вредности – ну, чтобы в этот раз они меня развлекали, – знал, что смешить меня будут, а смеяться довольно трудно было – больно, короче, до черта, – тихо засмеялся Иван.
– Иван, а может, вы специально стараетесь привлечь внимание вашего друга, попадая в такие вот истории? И таким экстремальным способом пытаетесь заставить его реагировать на вас, проверяете его отношение, предел терпения, быть может?
– Вы знаете, я не думал… мне даже в голову такое не приходило.
– А это на подсознании происходит, как у того ребенка, который, по вашим словам, стремится контролировать ситуацию.
– Интересная версия, – посмеиваясь, Иван глубоко затянулся и выпустил кольцами дым.
– Вы вновь и вновь попадаете в больницу, где Николай всегда рядом, ухаживает за вами и только вам принадлежит.
