— Это только точка зрения! — воскликнула я. — Вы — не часть общества, вы не принадлежите к нему вообще. Вы — разрушители!
Он долго стоял и смотрел на меня, скрестив на груди руки, с окаменевшим лицом. Его серые глаза сделались холодными, и на мгновение в них промелькнула печаль. Между нами воцарилась полнейшая тишина, разрываемая только завыванием ветра в ветвях деревьев, окружающих дом, и шелестом рокового листка, зажатого в моей руке.
Я видела, как меняется лицо Билла. Он смотрел на меня, будто я была совсем ему незнакома. Я увидела, как он переводит глаза с моего взволнованного лица на неопрятные, растрепанные волосы, а потом — на обращение.
— Сюда, — сказал он, вытягивая руку, — дай мне. — Он мотнул головой в сторону доски объявлений.
Автоматически я убрала свою руку.
— Ты хочешь прикрепить это, не так ли? Разреши мне помочь.
— Ты разорвешь это.
— Я не буду делать этого. — Он выглядел как мужчина, теряющий терпение. — Ни капельки сомнения в этом нет.
Но так как я хорошо знала, что все это было связано с планом компании, я могла думать, что его привлекло мое повзросление, Элоиза — что его привлекает ее своенравие и взбалмошность. Или, может быть, это не была отговорка?
— Я не верю тебе! — воскликнула я.
Его глаза потемнели. Он так побледнел, что я подумала, что это уже беспредельный гнев.
— Я не лгу, — произнес он, скрежеща зубами.
— Неправда.
— Хорошо, я не собираюсь выглядеть ребенком, как ты, я не изменился. Отдай мне листок.
— Нет!
Не знаю, почему мы сделали из этого такую проблему. Конечно, я могла легко вернуться в офис и сделать еще одну копию с черновика. Вместо этого я вела себя как маленькая хохлатая птичка, охраняющая гнездо. Я держала бумагу, думая спрятать ее в карман или даже под горловину своего джемпера, еще не решив точно куда, когда Билл наклонился вперед и резко схватил оба моих запястья. Он сжал их с силой стальных тисков. Я заскрипела зубами. Конечно, это стало делом принципа для каждого из нас, как будто не было прожитых лет, а мы снова стали детьми.
Ловко, без всякой мягкости и нежности, он держал мои запястья в своей левой руке, правой с силой разжимая мои пальцы, как вдруг оскорбившая его бумага упала на пол.
Не спеша он поднял ее. А потом вытащил пару кнопок, сжал их головки во рту и, все еще стискивая мои запястья, приколол петицию к доске объявлений одной рукой.
Он стоял спиной ко мне и медленно читал ее, ироническая улыбка заиграла на его губах. Он, казалось, забыл, что все еще держит меня в плену. У меня возникла совершенно сумасшедшая идея ударить его ногой по лодыжке.
— Я не должен, — сказал он, будто прочитав мои мысли. А потом повернулся и выпустил меня. — Итак, Шарлотта, — он положил обе руки мне на плечи, — возможно, ты помнишь, что я всегда выполняю свои обещания.
Я вспомнила его слова: «Я буду делать то, для чего я сюда пришел».
— Вычисляешь, кто стоит у тебя на пути?
— Хорошо, — сказал он. — Ты учишься.
— Утрачиваю иллюзии, — прошептала я.
— Я буду также делать то, о чем меня просила твоя семья.
Я взглянула на него мятежно.
— Смотреть по-братски? — спросила я.
В своих размышлениях я задавала ему разные вопросы. Я спрашивала его, а была ли на самом деле та минута на пастбище…
Он по-своему отвечал на мои немые вопросы. Но яркость и точность ответа убедила меня, что этот момент существовал только в моем воображении.
Глава 5
Ироническим жестом, а может, и жестом глубокого презрения у Билла Напьера был последовавший вскоре монтаж буровой вышки в среду, в день митинга общественного протеста. Весь день незнакомые грузовики с чужими, похожими на пришельцев людьми в белых металлических касках сновали по полю около фермы Ломбарда и были похожи на пчелиный рой. Стаи вертолетов, гудя, летали над поместьем с какими-то частями странных конструкций, прицепленными под фюзеляжами.
«Похожи на ос, раздирающих на куски плоть своей жертвы, — писал сэр Беркли о том, что он видел, чтобы использовать эти заметки в своей речи. — Особенно учитывая то, что этой жертвой были мы — жители деревни».
Я встряхнула головой. Моя стычка с Биллом на пороге деревенского холла подогрела мой интерес к борьбе с нефтяной компанией.
— Я обязательно вставлю этот красочный эпизод в свою речь, Шарлотта, — сказал сэр Беркли, выслушав мой рассказ.
— Вы хотели бы, чтобы я напечатала его?
— Если бы вы были настолько любезны.
Он быстро начеркал несколько строк на клочке бумаги и положил на стол.
— Вы, случайно, не заметили, куда направляются эти адские машины?
— За озеро, сэр Беркли.
— Не мимо главных ворот усадьбы?
Я кивнула:
— Надо быть готовыми к этому.
Приближался наш первый уик-энд в сезоне открытых дверей, сэр Беркли все больше беспокоился, что однажды утром он проснется и увидит скверную металлическую конструкцию, торчащую прямо перед окнами парадной лоджии.
— Они поставят их, как только привезут все части, в мгновение ока. Вы знаете, Элоиза рассказала мне об этом.
— А она откуда узнала?
Прозвучавшее имя Билла шокировало меня.
— Этот нефтяник, да, да, — сэр Беркли продолжил неприятную тему, — Напьер.
— Она любит его? — рискнула я спросить.
Пожатие плеч и любящая отцовская улыбка.
— Он любит ее.
Сэр Беркли бросил на меня мимолетный взгляд, как бы ища поддержки.
Я не произнесла ни звука.
Он продолжал:
— Они, кажется, видятся каждый день. — Он посмотрел прямо на меня и сказал: — В этом нет ничего особенного.
Я неуверенно улыбнулась.
— Конечно, она здорово обработала его. Действительно, она приручила его. Вы заметили это, Шарлотта?
Я кивнула.
— Он ест из ее рук. Я полагаю, в глубине души он славный парень. И потом, однажды кто-нибудь все равно построит где-нибудь эти вышки.
— Правда.
— Конечно, — сняв пенсне, продолжал он. — Не нравится мне, что она проводит с ним так много времени.
Сэр Беркли потер подслеповатые голубые глаза.
— Она только учит его верховой езде. Не сомневаюсь в этом. И британскому образу жизни.
Я не стала рассказывать, что Билл ездил верхом как краснокожий, еще когда Элоиза лежала в колыбели, и что он был британским, как яблоко Кентиша.
