«Я стою в грязи. Но где?»
Девушка снова заставила себя дышать.
Она вспомнила сон во всех подробностях и ахнула: «Как я могла ходить по озеру? Почему я была там? Почему я здесь?»
Майра вышла из лужи. Ветер, похоже, успокаивался. Стало так тихо, словно разглядываешь натюрморт на черно-белой фотографии. Казалось, она — единственное существо, способное здесь передвигаться.
Она шла прочь от деревьев, которые сейчас стояли неподвижно. За вечнозелеными кустами она у пи дела улицу. По ту сторону улицы находился высокий дом в викторианском стиле, в единственном окне верхнего этажа которого горел желтый свет.
Улица казалась одновременно знакомой и незнакомой.
Она направилась к фонарю, ступая по мягкой левой обочине улицы. Ступая, она махала правой рукой, сначала медленно, потом быстрее, а левой держалась за талию своей ночной сорочки из хлопка.
«Что это за фонарем? Дорожный знак? Да».
Она прошла мимо еще одного темного, старого дома, стоявшего в удалении от улицы, его двор зарос неровным ковром высокой травы и сорняка.
«Знаком ли мне этот дом? Знакома ли эта улица? Как далеко я ушла? Не начался ли новый сон?»
Она поспешила к дорожному знаку.
Улица Страха.
Она отвела взгляд, затем прочла еще раз. Вывеска не исчезла. Улица Страха — гласила она.
«Почему я здесь?»
Во сне она дошла до улицы Страха, до опушки леса. «До опушки, — подумала она. — До опушки. Через опушку. Я прошла через опушку».
Эта фраза повторялась в ее сознании до тех пор, пока не потеряла всякий смысл. Майра снова посмотрела вверх на дорожный знак. Он был настоящим. Это был не сон. Глухой ночью она стояла на улице Страха в ночной сорочке. Она пришла сюда во сне… для чего?
Вполне возможно, что она стояла здесь целую вечность, взирая на черно-белый дорожный знак. Однако вспышка красного света привела ее в себя, и она поняла, что не одна.
Хлопнула дверца машины.
К ней приближался какой-то человек. Красный свет мигал. Он, казалось, окружал. Она пыталась избавиться от него, быстро моргая.
Майра знала, что это лишь сон, снова возвращавшийся, чтобы напугать ее. Она посмотрела вниз, надеясь увидеть прохладную голубую воду озера. Но там была лишь грязь.
— Мисс?
В красном свете прямо перед ней стоял человек.
— Мисс? Что вы здесь делаете?
Это был полицейский. За ним она увидела красный свет мигалки полицейской машины.
— Привет. Я… я не знаю, — заикаясь, пробормотала она.
— Вам плохо?
— Похоже, нет.
— Вас никто не обидел? Вас кто-нибудь привел сюда?
— Нет.
Он осторожно взял ее за руку. Она последовала за ним к красному свету.
— Можно я отвезу вас домой? Вы далеко живете?
— Спасибо, офицер.
На этот раз мать Майры отнеслась к произошедшему серьезно.
Она подбежала к парадной двери в полосатой мужской пижаме, которую всегда носила, ее лицо выражало страх и удивление при виде Майры с угрюмым полицейским.
Она провела Майру на кухню, крепко держа ее за талию. Обе стали моргать при резком свете на кухне. Миссис Барнс поставила чайник, чтобы приготовить горячий шоколадный напиток.
Майра рассказала матери о сне и о том, как она отправилась на улицу Страха.
— Я больше ничего не помню. Ничего не могу объяснить, — сказала Майра, еле сдерживая слезы.
Миссис Варне подошла к ней со спины и обняла.
— Тссс. Теперь ты в безопасности.
— Но что происходит со мной? Почему я так поступаю?
— Не знаю, — ответила мать, высыпая из пакетика коричневый шоколадный порошок в кружку. — Я ничего не знаю о лунатизме. Но главное — не волноваться и слишком не расстраиваться.
— Слишком не расстраиваться? — завопила Майра. Она понимала, что мать говорит так тихо и так умиротворенно, потому что хочет успокоить дочь. Однако этим только рассердила ее.
— Как мне не расстраиваться? Я дошла до улицы Страха во сне!
— Знаю, дорогая, — успокаивала мать. Она налила кипящую воду в кружку и придвинула ее к Майре.
— Мам, я не могу…
— Доктор Стерн на этой неделе ушел в отпуск, — прервала ее миссис Варне. — Но как только он вернется в больницу, мы нанесем ему визит.
— Что он может сказать? — спросила Майра подавленным голосом. Она отпила глоток шоколадного напитка и обожгла язык.
— Ну, я не знаю. Возможно, он сможет объяснить, что такое лунатизм. То есть скажет нам, чём он вызван.
— Сумасшествием, вот чем, пробормотала Майра, обхватив обеими руками горячую кружку. — Я теряю рассудок.
— Прекрати. Не говори так. — Миссис Барнс вдруг поняла, как она устала. — Ты не теряешь рассудок. Происходит что-то такое, чего мы не понимаем. Доктор Стерн прекрасный человек. Он нам поможет. А пока, может быть, поспим вместе в моей комнате? Ну, давай же. Выспимся и забудем обо всем.
— Спасибо, мам. Но сейчас я чувствую себя очень хорошо. Горячий шоколад подействовал. Я успокоилась, сестра Нэнси Барнс. — Майра улыбнулась матери и отпила еще один глоток из кружки.
— Может быть, на время переселить в твою комнату Ким? — предложила мать. — Она так чутко спит, что непременно услышит, если ты встанешь. Тогда она сможет…
Обе вздрогнули, услышав громкие шаги. В комнату с закрытыми глазами и вытянутыми вперед руками вошла Ким в пижаме, украшенной котом Гарфилдом.
— Я лунатик, — простонала она голосом, которым в ее воображении должен был обладать призрак. — Я лунатик…
— Ким! — вскрикнула Майра. Спектакль, устроенный сестрой, не веселил.
Ты нас все время подслушивала? — строго спросила миссис Барнс.
Но обращая на них внимания, Ким, словно зомби, ходила по кухне с закрытыми глазами.
Я лунатик… Берегитесь лунатика…
Прекрати, Ким. Это не смешно, — сказала Майра, качая головой.
Ким, наконец, открыла глаза.
— Видите, я тоже умею ходить во сне.
— Почему ты не спишь? Тебе завтра рано вставать. Забыла про детский сад? — спросила миссис Барнс, положила руки на маленькие плечики Ким, повернула ее кругом и повела к выходу.
— Я сплю. Я хожу во сне, — упорствовала Ким.
Через несколько минут Майра легла. Она чувствовала себя усталой, вконец измотавшейся, но заснуть не могла.
«Нет, не могу, — подумала она. — Я не могу позволить, чтобы снова пришел тот же сон».
