Господин Гэст назвал цифру.
– Черт побери, – сказал господин Конейр, – прямо в точку.
– Лысина сбивает с толку, – сказал господин Гэст.
– Ни слова больше, – сказал господин Конейр. – Вы сказали, во дворе?
– В самый конец и налево, – сказал господин Гэст.
– А туда как попасть?
Господин Гэст объяснил еще раз.
– Хорошо, – сказал господин Конейр, – пойду взгляну, как у вас там, а то лопну, чего доброго. – Выходя, он прицепился к Терезе.
– Привет, красотка, – сказал он.
Тереза посмотрела на него.
– В чем дело, – сказала она.
– Какая прелесть, – сказал господин Конейр. В дверях он обернулся. – И приветливая, – сказал он. – С ума сойти. – Он вышел.
Господин Гэст и Жорж переглянулись.
– Приготовь грифельную доску, – сказал господин Гэст. Потом он обратился к Терезе: – Ты не можешь вести себя чуть-чуть полюбезнее? – сказал он.
– Он омерзительный старикашка, – сказала Тереза.
– Речь не о том, чтобы стелиться по земле, – сказал господин Гэст. Он стал расхаживать взад и вперед, потом остановился, приняв решение.
– Оставьте все дела, – сказал он, – и соберитесь с мыслями. Я расскажу вам о постояльце, об этом милом и диком зверьке. Жаль, что Патрик не может послушать.
Он вскинул голову, заложил руки за спину и заговорил о постояльце. Тщательно подбирая слова и заботясь о производимом впечатлении, он видел перед собой небольшое окошко, за которым открывался плоский, четкий и пустой пейзаж. Это песчаные равнины, по которым, насколько хватит взгляда, петляет своими мягкими повторяющимися поворотами узкая дорога, а по обочинам ее нет ни деревца, ни тени. Бледно-серый воздух недвижен. Видно далеко вдаль между небом и землей, как будто сквозь мягкую щель, в которую то тут, то там словно просачивается, не умещаясь, залитый солнцем мир. Похоже на осенний вечер, может быть, начало ноября. Не сразу и распознаешь, что это за небольшая темная масса надвигается так медленно. Это накрытая брезентом повозка, которую везет черная лошадь. Она тащит ее легко и словно гуляючи. Впереди, помахивая кнутом, идет возчик. На нем просторный, тяжелый, светлый плащ, ниспадающий до пят. Возможно, ему весело: он напевает обрывки песен. Время от времени он оборачивается, вероятно, чтобы заглянуть внутрь повозки. Теперь его лицо можно рассмотреть. Он молод на вид, поднимает голову и улыбается.
– На сегодня все, – говорит господин Гэст. – Усвойте хорошенько такой взгляд на вещи. Подумайте над этим во время работы. Это плоды публичного кувыркания и закулисных ухмылок. Дарю их вам. Если меня будут спрашивать, я вышел. Тереза, разбуди меня в шесть, как обычно. – Он вышел.
– В том, что он говорит, есть правда, – сказал Жорж.
– Ах, мужчины, мужчины, – сказала Тереза, – нет у них идеалов.
Вернулся господин Конейр, довольный, что справился так быстро.
– Мне пришлось туго, – сказал он, – но я справился. Джину.
– Туго, – сказал себе Жорж, – но он справился.
– Как здесь холодно, – сказал господин Конейр. – Что вы пьете? Прикладывайтесь, я чувствую, меня опять призывает бездна.
Жорж приложился.
– Ваше здоровье, – сказал он.
– Пейте, пейте, – сказал господин Конейр, – оно заслуживает нашего внимания. А эта очаровательная девица, – сказал он, – не соблаговолит ли она выпить с нами вместе?
– Она замужем, – сказал Жорж, – и мать троих детей.
– Тьфу ты! – воскликнул господин Конейр. – Как у вас язык поворачивается говорить такое!
– Тебя хотят угостить портвейном, – сказал Жорж.
Тереза подошла и присела к стойке.
– Истязания плоти, вот что это такое, – сказал господин Конейр. – Бедная промежность вся клочьями! Вопли! Кровь! Слизь! Плацента! – Он поднес руку к глазам. – Плацента! – простонал он.
– За ваше! – сказала Тереза.
– Пейте, пейте, – сказал господин Конейр, – не обращайте на меня внимания. Какой ужас! Какой ужас!
Он отвел руку и увидел, что они улыбаются ему, как ребенку.
– Простите, – сказал он. – Когда я думаю о женщинах, я думаю о девственницах, это сильнее меня. – Он добавил: – У них тело безволосое, и они никогда не писают и не какают.
– Это вполне естественно, – сказал Жорж.
– Я принял вас за девственницу, – сказал господин Конейр. – Не сочтите за лесть, но я правда принял вас за девственницу. Крепенькая, пожалуй, кругленькая, пышечка такая, грудки ничего себе, попка, ляжки… – Он осекся. – Бесполезно, – сказал он изменившимся голосом. – Сегодня у меня не встанет. Джину.
Тереза вернулась к работе.
– Теперь я перехожу к цели моего посещения, – сказал господин Конейр, явно нисколько не удрученный. – Не знаете ли вы некоего Камье?
– Нет, – сказал Жорж.
– А между тем он назначил мне встречу именно здесь во второй половине дня, – сказал господин Конейр. – Вот его карточка.
Жорж прочел:
Франсис Ксавье Камье
Расследования и слежка
Тайна гарантируется
– Понятия не имею, – сказал он.
– Невысокий толстячок, – сказал господин Конейр. – Рыжеватый, волосы поредевшие, тройной подбородок, живот грушей, ноги кривые, маленькие поросячьи глазки.
– Там наверху два типа, – сказал Жорж, – они только что приехали.
– Как выглядит второй? – сказал господин Конейр.
– Длинный тощий бородач, – сказал Жорж, – еле на ногах стоит. На вид злющий как черт.
– Это он, это они, – воскликнул господин Конейр. – Идите сообщите ему скорее. Скажите, прибыл господин Конейр и ждет внизу.
– Как вы сказали? – сказал Жорж.
– Ко-нейр, – сказал господин Конейр. – Конейр.
– Дело в том, что они не велели беспокоить, – сказал Жорж. – Они, знаете ли, с норовом.
– Послушайте, – сказал господин Конейр.
Жорж послушал.
– Хорошо, схожу посмотрю, – сказал он.
– Сходите, сходите, – сказал господин Конейр.
Жорж вышел и через несколько минут вернулся.
– Спят, – сказал он.
– Надо их разбудить, – сказал господин Конейр.
– Бутылка пуста, – сказал Жорж, – а они там…
– Какая бутылка? – сказал господин Конейр.
– Они заказали в номер бутылку «Джей-джей», – сказал Жорж.
– Ну свиньи, – сказал господин Конейр.
– Растянулись одетые прямо на полу, рядышком, – сказал Жорж. – И держатся за руки.
