Наконец, когда Хуана замолчала, чтобы перевести дыхание, Кейд спросил:
– Крил сказал мне, что Ренадо здесь – важная персона и его нелегко уломать. Как это тебе удалось?
Хуана уже трудилась над кремовым пирожным. Она подняла на него глаза и улыбнулась.
– А ты ревнив. Это хорошо. Мужчина должен ревновать женщину, это доказывает его любовь.
Кейд отодвинул тарелку.
– Оставим расхожие истины... просто ответь мне.
– Ты злишься? – в ее глазах мерцали искорки.
– Еще нет, но могу и разозлиться.
– Люблю заводных мужчин. Если человек злится, значит, у него есть характер. Что за мужчина без характера?
– Может, ты все-таки будешь так добра и расскажешь, каким образом ты убедила Ренадо оказать мне любезность? – Кейд еле-еле сдерживался.
– Охотно. Тут нет никакой тайны, – она докончила свое пирожное и выпрямилась с удовлетворенным вздохом. – Мой отец, Томас Рока, был одним из самых великих пикадоров. Он начинал свою карьеру, когда Ренадо еще пытался стать менеджером торерос. Мой отец согласился, чтобы Ренадо защищал его интересы. Именно благодаря славе моего отца Ренадо и превратился в такого богатого и влиятельного человека. Поэтому, естественно, он стремится помочь мне, когда я обращаюсь к нему за помощью.
Кейд расслабился и коснулся ее руки.
– А что случилось с твоим отцом?
– Он стал слишком стар для работы пикадора. У него теперь магазин в Такско. Торгует серебром. Там многие торгуют серебром, но, поскольку мой отец знаменит, у него дела идут хорошо. Он человек скучный, угрюмый и докучливый. Хотел сына – родилась дочь. Это, конечно, можно понять, хотя и не извиняет его обращения со мной. Когда мне исполнилось пятнадцать, я сбежала из дома. С тех пор я его не видела. Так же, как и матушку. Она тоже скучная, угрюмая и докучливая.
– А сколько тебе сейчас? – спросил Кейд, поглаживая ее руку.
– Семнадцать.
– И ты уже два года живешь вне семьи?
– Да, мне нравится быть независимой.
Он пристально смотрел на нее.
– А как ты зарабатываешь на жизнь?
– Ты слишком любознателен, кариньо, – ее глаза слегка сузились. – Мужчинам не нравятся разговоры о таких вещах. Они только думают, что нравятся, а на самом деле «нет».
Кейд вздохнул и помахал рукой официанту, чтобы принесли счет.
– Поехали в отель, – улыбнулся он. – Я люблю тебя.
Она тут же оживилась.
– Самое лучшее, что со мной случилось в жизни, это то, что я встретила тебя.
– Со мной тоже.
Они вышли из ресторана, взявшись за руки, и поехали в отель.
Глава 3
Педро Диас был невысок и крепко сбит. Плечи широкие, тело, словно из железобетона. Он излучал мощь и животную силу. Кожа слишком темная даже по мексиканским меркам, но черты лица правильные. Он был красив, горд и высокомерен.
Когда Кейд вошел в шикарную, но безвкусную гостиную, Диас стоял у открытого окна и холодными, жестокими глазами созерцал стену арены для боя быков, что была через дорогу. Он ждал прихода Кейда и пыжился. В комнате еще находился Регино Франоко, оруженосец Диаса. Он без нужды трогал, осматривал и перекладывал с места на место четыре шпаги в ножнах и тореадорские шапочки, разложенные на небольшом, побитом молью диванчике.
Регино Франоко был невысокий стройный юноша, красивый какой-то темной, порочной красотой. У него были беспокойные глаза и подозрительный взгляд. Он слишком много суетливо и бесцельно двигался – то были движения нервной, истерической женщины. Кейд вспомнил предостережения Крила: «Он нравится Диасу и хорошо справляется со своей работой, но он сплетник и очень опасный человек. Диас – его бог. Но не думай... Нет никакой „голубизны“, всем известно, что Диас – настоящий жеребец... в смысле – с дамами».
В кресле сидел и курил крепкую сигару крупный, добродушного вида мужчина с огромным животом и свирепыми усами. То был знаменитый Ренадо, менеджер тореадоров. Он встал и обменялся рукопожатием с Кейдом. Ренадо заявил, что очень горд и счастлив познакомиться с таким знаменитым художником. На своем спотыкающемся испанском Кейд возвратил комплимент.
После чего Ренадо, взяв Кейда под локоток, провел его к окну, где Диас стоял с видом короля, дающего аудиенцию. В таланты Кейда, помимо всего прочего, входило еще и умение разрушать всяческие, даже самые несокрушимые барьеры между людьми. И уже через пять минут Диас расслабился и даже улыбнулся. Кейд быстро раскусил тореро, понял, что тот падок на лесть, и не преминул обрушить на Диаса целый водопад самых грубых и примитивных комплиментов.
Крил, дежуривший в открытом дверном проеме, начал распаковывать оборудование Кейда. Через несколько минут Кейд приступил к съемке. Это были совершенно ненужные, пустые кадры, но Кейд всегда готов был потратить зря метры пленки, чтобы сделать только один – гениальный – снимок. Он знал, что рано или поздно объект съемки забудется, отвлечется и выдаст свое подлинное "я". Он нащелкал уже кадров семьдесят, прежде чем уловил, наконец, то, чего ожидал.
К тому времени Диас позировал более чем охотно. Его представления о том, в какой позе он смотрится лучше всего, мало интересовали Кейда, репортер не спорил и соглашался на все предложения Диаса. Время гениального кадра пришло, когда Франоко, наблюдавший за баловнем судьбы с презрительным и враждебным выражением неудачника, случайно задел шпаги, прислоненные к креслу, и они с грохотом покатились по полу. Диас дернул головой в его сторону. Глаза его горели жестокой злобой, и он заорал:
– Ты, придурок неотесанный! Не можешь две минуты спокойно посидеть?!
Щелкнул затвор камеры, и Кейд понял, что, наконец, сделал тот единственный снимок, за которым сюда пришел. Но для вида он щелкнул еще кадров двадцать, прежде чем откланяться.
– Придете завтра посмотреть мой бой? – спросил Диас.
Судя по виду, он сожалел, что фотосъемка закончилась.
– Непременно, – ответил Кейд, подавая Крилу знак, что тот может сворачивать аппаратуру.
– Это произведет на вас неизгладимое впечатление, – говорил Диас. – Вы будете рассказывать своим внукам, что видели, как великий Диас уложил быка.
Без всякого выражения на лице Кейд заверил Диаса, что полностью сознает, какое счастье ему привалило. Он пообещал прислать Диасу снимки. После чего они обменялись рукопожатиями. Ренадо тоже пожал руку Кейду. И, убедившись, что Диас не смотрит на него, заговорщицки подмигнул Кейду.
Когда они пересекали улицу, направляясь к арене для боя быков, Крил сказал:
– Он глуп, но он великий тореро, сеньор. Он очень храбрый. Храброму человеку многое можно простить. Вы сегодня увидите его во всей красе. Через год-два он уже таким не будет. Слишком много женщин. Это до добра не доводит. Пока что ему везет – и с ними, и с быками. Но рано или поздно эта комбинация приведет его к гибели.
