— Это что, водка!? — обалдел Мазур.
— Тебя это удивляет? — сосед Лёхи слева, полковник авиации, громко расхохотался.
— А ты что там хотел обнаружить? Детское питание? — поддержал его сосед справа майор связист.
— Да нет, — стал оправдываться Лёха, — я два года был в завязке. На год кодировался, год сам держался, отвык от вкуса.
— А вот отвыкать не нужно, — забасил полковник, наливая рюмку Мазура с верхом, потом себе и майору.
— Не пьянства ради, а здоровья для, — толкнул тост майор, и они втроём дружно скрестили рюмки, а потом и лихо опрокинули.
— А-а-а, хорошо пошла, — заметил полковник, — слушайте ещё тост. Проходит подведение итогов обучения десантников. Командир докладывает: Участвовало сто человек, успешно приземлились девяносто семь. Потерь среди личного состава нет. Комиссия в истерике: как нет? А где трое? Командир объясняет: экипаж прыгать отказался. Ну, за воинскую дисциплину.
Троица остограммилась, Лёшка закашлялся, поперхнувшись водкой. Майор тут же налил ещё всем по рюмке и произнёс:
— Не можешь пить, не мучай штопор. Ну, за профессионалов.
Через час майор с Лёшкой уже пили на брудершафт и собирались дружить семьями, а полковник вышел на воздух покурить. Он позвонил Садовничьему и доложил:
— Первый, первый, я второй. Клиент разговелся. Повторяю: клиент разговелся.
Теперь день Садовничего начинался так: он рассовывал по карманам приготовленные Алиной бутерброды, крался к дому Мазура, прятался за деревьями и наблюдал в бинокль за противником. На следующее утро после совращения, Лёха вышел из калитки малость опухший и поплёлся к магазину. Сердце Сашки забилось в сладком предчувствии. Однако подлый Мазур затарился не пивом, а минеральной водой. Садовничий явственно ощутил левой ягодицей укол разочарования. Весь день Лёшка был в бегах, а Садовничий караулил его возле дома. Машина Мазура вернулась в семь вечера, и Сашка с удовольствием отметил, что на заднем сидении его «джипа» катаются три банки пива. Садовничий почувствовал, как в правую ягодицу впился укол мстительной радости. Три последующих дня Лёха занимался переговорами и был трезв, как стёклышко Сашкиного бинокля. Благородный мститель бился головой о берёзу и его левое полужопие атаковал целый рой досадных и болезненных уколов. Но неуклонно приближалась пятница, день, по своему значению и заложенному в него смыслу, не уступающий Новому году. Поздним вечером Сашка занял свой пост и от нетерпения начал жевать ремешок бинокля. Чутьё его не обмануло — только Мазур подъехал к воротам и выключил зажигание, как в его руке волшебным образом оказалась банка пива. «Джип» ещё дёргался в последних судорогах, а пиво уже лилось в раззявленный Лёшкин рот. Садовничий почувствовал себя так, словно его подключили к райской капельнице, и нектар заструился по его жилам. Мазур выдул три банки пива и только тогда вылез из «джипа», он постоял, покурил, но отправился не домой, а к универсаму. Оттуда он показался тяжело пыхтящий и нагруженный ящиком водки. Сашка поднял глаза к небу и напомнил окружающим кустам:
— Бог не Афонька, карает потихоньку.
Через неделю Садовничий объехал всех поставщиков и командиров воинских частей. Скромно потупив глаза и пряча в губах змеиную усмешку, он поставил всех перед фактом, что Мазур ушёл в запой и выйдет из него к началу следующего тысячелетия. Поставщики и отцы командиры дико извинялись, посыпали голову порохом и «шрапнелью», предлагая в качестве компенсации увеличить Сашкин процент. Садовничий смотрел на них глазами невинно выпоротого ребёнка, однако повышение маржи благосклонно принимал.
Через полгода Сашка с Алиной рулили в Москву по делам, возле той же палатки толклась тощая, жалкая фигура Мазура. Даже по сутулой спине было видно, как его плющит.
— Да пусть хоть сдохнет! — вскипел Садовничий, нажимая на газ.
Барыши, так барыши
(Продолжение Дневника-1)
Тяжело жить в Москве, не имея крыши над головой. Потыркался Рома по друзьям и знакомым, потыркался, да и вернулся к Сошниковым. Жена и тёща, хлебнув независимой жизни, утихли и усердно занимались домашним хозяйством, Рома учительствовал, дочка росла. Тихоныч у себя на Сретенке неожиданно заскучал. Он часто перезванивался с Ромой и обсуждал разительные перемены, произошедшие с барынями:
— Что, и обед сами готовят? — интересовался тесть.
— За моё-моё.
— Что, и посуду за собой моют? — не верил Тихон Тихонович.
— Клянусь, — божился Рома.
— И бельё гладят?
— А как же.
— И даже твои рубашки? — тесть задал этот вопрос таким тоном, как будто гладить супругу рубашки в принципе невозможно.
— Ты не поверишь, они мне даже за пивом ходят.
Тесть был сражён наповал.
— А что же я тогда торчу здесь один, бобыль бобылём?
— Сам удивляюсь. Пора бы уж тебе, Тихоныч, возвращаться назад. Укрощение строптивых состоялось, даже дочка стала меня слушаться.
Сошников пораскинул мозгами, и по всему ему выходила дорога в родное стойло. Через неделю состоялось возвращение блудного отца домой, слёз было столько, что палас на полу не просыхал. Ещё через неделю Тихон Тихонович всерьёз озаботился сдачей наследственных хором. Он оказался на удивление разборчив. Всё ему было не так и не этак: то потенциальный квартирант «нечистоплотный и от него несёт козлом», то «у него глазки поросячьи», а то «борода веником». Не стоит даже и говорить, что арендная плата, предлагаемая будущими жильцами, была смехотворна мала. Сошников довёл до истерики с десяток риэлтеров и замучил дочку просьбами «прошарить Интернет» на предмет поиска нанимателей. Когда Рома уже решил, что тестева квартира останется навсегда в девках, проклюнулся интересный звонок. Тесть съездил на встречу и вернулся домой окрылённым.
— Нашёл! — закричал он с порога, напоминая старину Архимеда, обременённого столичной недвижимостью, — нашёл!
— Что ты нашёл? — охладила его пыл Клавдия Петровна.
— Квартиранта нашёл.
— Что за квартирант?
— Дипломат.
— Дипломат? — удивилась супруга.
— Ну, — не мог отдышаться от радости Тихон Тихонович, — я и говорю — работник посольства. Это тебе не наша голь перекатная. Серьёзный человек, при деньгах. Знаете, сколько он будет нам платить?
Жена, дочь, зять и внучка застыли в немом вопросе.
— Триста тысяч рублей в месяц!!!
— Сколько??? — жена, дочь и зять произнесли вопрос одновременно.
Даже внучку пробрало, она перестала капризничать и принялась покорно глотать манную кашу.
— Вот это барыши, так барыши, — ликовал Сошников, подняв вверх указательный палец и повторяя, — дипломат будет платить нам три-и-иста тысяч рублей в месяц.
— Триста тысяч, — ахнула супруга.
