Мама долго гладила меня по голове, не быстро и не медленно. Когда ее рука скользила рядом с ухом, мне слышался довольно громкий шорох, который стихал, когда ладонь опускалась к шее. Получался ритм, как в песенке «Мальбрук в поход собрался». Мне нравится эта песенка. А мама все гладила и гладила меня… Мальбрук в поход собрался, вернется ли назад, вернется ли назад, вернется ли назад… Постепенно мне становилось лучше, я, наверное, очень устала и начала засыпать, по-прежнему уткнув голову в мамины колени. Мама прошептала мне, что она поспит со мной в моей кровати, что все хорошо, что Ортанс сейчас хорошо и что надо поспать, и мы заснули.
Когда будильник зазвонил, я заплакала, потому что, пока спала, я забыла про Ортанс, и получилось, что мне как будто второй раз сказали, что она умерла. Я подумала, что теперь мой будильник долго будет говорить мне, что Ортанс умерла, а в тот день, когда он не скажет этого, Ортанс действительно умрет, и мне станет еще грустней, оттого что я забыла о ней. Однажды за столом папа со смехом рассказал, как они с приятелем Альбером забавлялись, разрезая, словно торт, мертвых медуз во время отлива. После этого я спросила, почему он больше не дружит с Альбером, и папа ответил: «Его депортировали, беднягу». И повернулся к маме и спросил, не забыла ли она отослать налоговую декларацию, мама побагровела, а папа назвал ее дурой.
Если я тоже умру, не успев обзавестись детьми, мы с Ортанс будем двумя бедными мертвыми малышками, а если я умру старой, то Ортанс присоединится к Альберу и ко всем остальным невезучим друзьям, которых мы с папой забудем… потому что нам повезло…
После смерти Ортанс моя мама сказала, что я несколько дней побуду дома. Сначала я обрадовалась, потому что ненавижу школу, а потом подумала, что же я буду делать со всем этим свободным временем без Ортанс. В первый день я спросила маму, где находится тело Ортанс, чтобы пойти посмотреть на него. Глаза у мамы стали еще зеленее, чем обычно, и она ответила:
— Пока она в доме своей мамы.
— Я хочу посмотреть на нее, пока она не поднялась на небо.
— Нет, моя дорогая, ты слишком маленькая, тебе не надо смотреть на нее такую.
— Ортанс тоже еще слишком маленькая..
— У тебя будет шок, любовь моя, это зрелище может даже взрослых травмировать. И потом, мама Ортанс хочет в последний раз побыть наедине со своей дочкой, пока та не покинула ее.
После обеда я попросила у мамы разрешения погулять, села на автобус и отправилась к Ортанс. Когда ее мама открыла дверь, я вся дрожала, она обняла меня и сказала: «Малышка моя… бедная моя малышка…» В тот момент вместо грусти я испытывала неловкость по отношению к маме Ортанс. Она сказала спасибо за то, что я пришла.
— Госпожа Паризи… А Ортанс тут?
— Да…
— Можно мне ее увидеть?
— Нет.
— Хорошо… А почему?
— Я уверена, что ты сама знаешь почему. Я позвоню твоей маме, и она за тобой придет, хорошо?
— Мама не знает, что я здесь.
Какое-то время мы молчали, потом мама Ортанс взяла мою руку и долго рассматривала ее. А затем она разрешила мне войти, и мы пошли к Ортанс. Я не узнала Ортанс, потому что она слегка улыбалась, но улыбался только рот. Спустя долгое время, а может и недолгое, мама Ортанс подошла ко мне сзади, обняла меня и сказала, что пора уходить, потому что Ортанс находится где угодно, но только не в этой комнате. Я вернулась домой пешком. Ночью мне приснилось, что Ортанс спокойно со мной разговаривает, но поскольку половина головы у нее была обрита, я плакала.
Маленький эпилог
Перед тем как вернуться в школу, я ходила к госпоже Требла. Она сказала мне, что горе — вещь, с которой непросто справиться, и что тут она не может мне особенно помочь, но она знает, что однажды моя боль утихнет.
Я рассказала, что я с начала учебного года спала одетая, с рюкзаком и мешком со спортивным костюмом, наверное, потому, что, когда я забываю дома физкультурную форму, учитель физкультуры и классная руководительница заставляют меня заниматься перед всеми в трусах. Я боялась, что госпожа Требла тоже будет меня ругать за то, что я все время забываю форму, но мне показалось, что она совсем не рассердилась, потому что она по-настоящему улыбнулась мне. Улыбнулась так, что все зубы стали видны. Она улыбнулась мне, Рашель Гладстейн.
После похорон Ортанс я вернулась в школу.
Ночью я спала в пижаме и без рюкзака под одеялом.
Госпожа Даниель не забыла меня во время переклички.
Она разрешила мне причесывать ее на каждой перемене.
И я спокойно перешла в седьмой класс.
Часть 2 А В ЭТО ВРЕМЯ ПАУКИ ВЯЖУТ СВИТЕРА ВОКРУГ НАШИХ БИЛЬБОКЕ
Посвящается Мишелю и Франсуазе
— Пам?
— Ты действительно просто подлец, Джей Ар.
«Даллас», пятьдесят третья серия
Маленький пролог
Мама очень красивая, в вечернем платье, с розой в бутоньерке, и рядом с ней папа очень красивый, в красивом черном смокинге. Папа смотрит на красивую розу в маминой бутоньерке. И говорит ей:
— Какая у тебя красивая роза в бутоньерке, моя дорогая.
И продолжает:
— Давай сделаем ребенка.
Она отвечает:
— Хорошо.
Папа достает из кармана смокинга зерна пшеницы, дает их маме, а она осыпает ими розу в своей бутоньерке. Минута действительно очень трогательная и чудесная.
Затем он приглашает маму на вальс, как в «Императрице Сисси», которую показывали на Рождество.
— Давай станцуем вальс, как в «Императрице Сисси», которую показывали на Рождество, дорогая? — говорит папа.
Мама отвечает «хорошо», и они танцуют, кружась.
В тот день, когда мне исполняется шесть лет, я спрашиваю маму:
— Мама, а где папа покупает маленькие зерныски, чтобы делать детей?
— Ну, у торговца зернышками, дорогая моя…
— У зерныскиста?
— Да, у зернышкиста.
— А зачем вы покупали, вы могли зе сделать Бензамена, например, из зернысек сгнивсей тыквы, той, которую вы выкинули?
Бенжамен: мой брат.
Брат: прыщавый мучитель.
В тот же вечер Бенжамен мучает меня.
— Перестань, Бензамен, ты волосы больно тянешь…
— Кто твой главный хозяин?
— Ты, ты…
— Да, ты говоришь правду, маленький недоносок, но собаки не говорят, они лают. Давай, лай немедленно, если не хочешь закончить, как Анна Франк…
— А кто это, Анна Франк?
