Я бегу на кухню за своим шампанским. Нахожу бутылку на столе. Она пуста.
— «Встречайте новое и старое гоните, над снежной гладью весело трезвоньте: уходит год, но вы его не троньте…»
Я мчусь в гостиную. Все обнимаются, устремив взгляды на небо. Там уже вовсю взрываются ракеты.
— «Проститесь с хворью, что терзает тело, да с жаждой золота, что истощает дух…»
Микке нигде не видно. Я мельком заглядываю в спальню.
— «Отпойте сотню войн и тысячу разрух, эпоху мирных лет провозглашайте смело».
Не могу его найти. Ушел он, что ли?
С экрана телевизора доносится бой часов музея Скансен — бом-бом-бом-бом…
— С Новым годом!!! — орут гости.
Я оглядываюсь, ища, кого бы обнять. Бросаюсь к первой попавшейся целующейся парочке. Я с ними не знакома, но все равно их приобнимаю. Они едва обращают на меня внимание.
— С Новым годом! — кричу я сама себе.
Собираясь домой, обнаруживаю, что кто-то залез в шкаф в коридоре и спер мои сапоги. Обшариваю все углы, но они как сквозь землю провалились. Приходится заказывать такси. Я спускаюсь вниз босиком и стою в дверях в ожидании машины. Ноги совершенно окоченели. Такси останавливается у подъезда, я несусь по слякоти в одних нейлоновых колготках и запрыгиваю на заднее сиденье. Боже, до чего же мерзнут ноги! Боже, до чего же мне хочется домой и спать!
Мы проезжаем по Гётгатан. Я смотрю в окно. С неба падают крупные хлопья, люди в теплой обуви ходят среди сугробов, обнявшись. Такое впечатление, что у всех, кроме меня, есть кого обнять. Вокруг светятся окна, и кажется, что внутри так тепло и уютно. Мне хочется просто молча сидеть и смотреть в эти окна, но таксист всю дорогу вяжется ко мне с вопросом, где он мог слышать мой голос.
— Такой знакомый голос. Вы, случайно, не работали диспетчером в такси?
— Нет, не работала.
— Где же я его слышал? Странно, ну до того знакомый голос… Может, я вас уже раньше подвозил?
— Не думаю, я почти не езжу на такси. Вы не включите печку?
— Я просто уверен, что уже слышал ваш голос, интересно где?
— Понятия не имею, — отвечаю я. — Наверное, вам показалось.
Таксист останавливается на красный свет. Я уже совсем не чувствую ног. Музыка по радио умолкает, начинается рекламная пауза. И тут я слышу собственный голос — бодрый, чрезмерно сексуальный, но, как ни странно, внушающий доверие.
10
Этот год должен пройти под знаком любви к ближнему. Сегодня поеду к бабушке в дом престарелых «Гулльвиван», чтобы разыграть для нее детское представление. Я слышала передачу по радио, в которой Янне Шаффер[24]беседовал с каким-то ученым на тему: «Как музыка влияет на наше здоровье. Благотворное воздействие музыки на физическое состояние человека». И вот этот ученый рассказал, что пациенты в состоянии глубокого психического расстройства, признанные совершенно неуправляемыми — из тех, что кусают персонал, когда их пытаются кормить, и все такое, становятся кроткими словно овечки, если им петь детские песенки во время кормления или переодевания. Вроде как детство умирает в человеке последним.
Так что я хочу поступить по-хитрому и убить одним махом трех мух:
— порадовать бабулю, внеся разнообразие в ее скучную однообразную жизнь;
— отрепетировать свои реплики из «Плутовкиного сада», а заодно освоить рэп (фу, терпеть его не могу). Бабушка в последней стадии Альцгеймера — в меру стремная публика для первого раза. М-да;
— загладить свою вину за то, что ей пришлось сидеть в одиночестве на Рождество — хотя не так уж ей было и одиноко, в конце концов, им там устраивали банкет, и, кроме того, она все равно ни черта не соображает — и все же.
Мне разрешили взять шляпу Матушки Театр домой (я сказала, что мне нужно порепетировать в ней, чтобы почувствовать силу звука). Я тщательно завернула ее в фольгу, чтобы она не промокла, если по дороге от автобусной остановки до дома престарелых вдруг пойдет мокрый снег. На это у меня ушел целый рулон фольги. Еще я купила венских плюшек в ближайшем круглосуточном магазине, они вроде мягкие и хорошо жуются.
Когда я вхожу в комнату, бабушка лежит с закрытыми глазами. В комнате душновато. Вдруг она открывает глаза.
— Ой, какой большой сверток! — радостно восклицает бабушка, глядя на шляпу Матушки Театр, завернутую в фольгу. Она садится в постели. — Интересно, что это?
— Привет, бабуль, это я, Белла.
Я присаживаюсь на стул возле ее кровати, держа шляпу на коленях. Бабушкины светло-голубые старческие глаза удивленно смотрят на меня.
— Я и сама вижу, что это ты, — сердито отвечает она. — Давай сюда подарок!
Вцепившись в Матушку Театр, она дергает ее на себя, но я не уступаю.
— Отпусти! — кричит она. — Отпусти мой подарок!
Бабушка тянет шляпу к себе. Сил у нее хоть отбавляй. Мне приходится встать со стула, чтобы спасти Матушку Театр. Бабушка продолжает тянуть, фольга рвется. Ее обрывки летят во все стороны. Она успевает ухватиться за бархатный занавес.
— Ба, прекрати! — кричу я. — Ты ведь сейчас его сломаешь!
Мне же никогда в жизни не починить деревянные балкончики Матушки Театр! Я резко дергаю, надеясь застать бабушку врасплох. Бабушка хватает меня за руку и кусает. Я невольно выпускаю шляпу. Бабушка прячет ее под одеяло, демонстративно сложив поверх него руки. Матушка Театр оказывается зажатой между ее ног. Бабушка окидывает меня ликующим взглядом.
— Бабушка! — взываю я.
Она закрывает глаза. И что мне теперь делать? Как вызволить шляпу? Не могу же я спихнуть бабушку с кровати! Голова идет кругом, мне становится дурно. Тьфу, вот дурацкая затея! Хорошенькое начало нового года — что, ни до чего умнее не додумалась? Ну там, рассортировать камни со дна морского или перемыть всех лосей в лесу? Или постричь? А потом сделать им укладку и раскрасить рога в яркие цвета, разъезжая на них верхом и по ходу дела обучая эстонскому?
Я беру пакет с венскими плюшками. Достаю плюшку и протягиваю бабушке.
— Давай махнемся? Меняю вкусную булочку на то старье, которое ты прячешь под одеялом.
Бабушка открывает глаза. Вид у нее сердитый.
— Мари, что ты здесь делаешь?
— Бабуль, это не Мари, это ее дочь, Изабелла.
Бабушка протирает глаза. Лицо ее грустно.
Она вздыхает.
— Ты не помнишь, я закрыла дверь?
— Бабуль, ты в доме престарелых. В «Гулльвиване». Тебе не нужно запирать дверь, для этого здесь есть специально обученный персонал.
Взгляд ее устремлен прямо перед собой.
