Александра призадумалась над этим известием.
— Фантастика, — проговорила она.
— Да нет, почему, — возразила Эбби. — Если у кого-то роман на стороне, жена всегда узнает последней. Или муж — последним. Никто не хочет брать на себя роль доносчика; все думают, что это дело как-то само собой рассосется, а иногда сомневаются, что правильно поняли ситуацию. Ты только не думай, что это был роман. Дженни просто его домогалась. Она маньячка.
— Но такие люди могут быть опасны, — сказала Александра. — Иногда они даже убивают. Почему меня не предупредили?
— Ты — натура творческая, — произнесла Эбби с легкой долей злорадства. — Никому не хочется тебя расстраивать. Ты поневоле редко бываешь дома, и изменить это не в силах; не очень-то приятно узнать, что в твоего мужа влюблена какая-то полоумная.
— Да, не слишком-то приятно, — сказала Александра. — Так что же произошло?
— Я приоткрыла кухонную дверь. Алмаз выбежал в сад, и они с Дженни отправились гулять, — сказала Эбби. — Тогда я заглянула в окно, увидела тело, зашла в дом и начала звонить; тут с Алмазом вернулась Дженни, протопала прямо в дом, увидела тело и закатила истерику — все утро носилась из угла в угол как сумасшедшая, рвала на себе волосы. Словом, настоящая греческая трагедия. Тогда я позвонила Вильне — вот кто умеет людей спроваживать. Вильна приехала и в два счета выставила Дженни за порог. Вильна — это все-таки страшная сила.
— Что ж, усилия Вильны пошли прахом, — заметила Александра. — Дженни Линден вернулась. Она страшно неуравновешена. Набивается ко мне в подруги, а спустя секунду уже вся дрожит от ненависти.
— Нед так тоже говорил, — сообщила Эбби. — Неуравновешенность. Самый страшный грех, с точки зрения Неда. Чокнутых он терпеть не мог. По-моему, ко мне он питал симпатию только потому, что я неизлечимо нормальна. Александра, я не могу больше разговаривать. Доктор приехал.
— Доктор Мебиус?
— Ну да.
— У него же сейчас приемные часы в клинике.
— Укус осы в язык требует срочной медицинской помощи. Тем более когда пациент — арабский принц. Этот мальчик на свои карманные деньги может весь Эддон-Гарни скупить.
Эбби пошла открыть дверь доктору. В коридоре ее догнал студент с ужаленным языком и, отчетливо выговаривая слова, произнес: «По всей видимости, мне только представилось, будто я был ужален осой, когда я увидел ее улетающей прочь». С точки зрения грамматики фраза была безупречна, и Артур, который тоже пошел открывать доктору, весьма обрадовался такому исходу событий. Эбби радовалась меньше: срочную медицинскую помощь оплачивала школа, а доктор Мебиус, раз уж приехал, возьмет деньги за вызов. Доктор Мебиус на всякий случай все-таки сделал юному арабу укол. Ввел антигистаминный препарат.
Александра села в машину и поехала к Вильне. Та жила в полумиле от «Коттеджа». Ее небольшой особняк находился в очаровательной патриархальной деревеньке, где стоимость недвижимости побила все местные рекорды. Дом назывался «Вилла “Ананас”», так как столбы ворот были увенчаны огромными каменными ананасами (ок. 1750). Сами ворота были железные, кованые (Коулбрукдейл, 1830). Когда-то они всегда стояли нараспашку, а теперь постоянно были на запоре. Открыть их можно было только из самого дома, с помощью дистанционного управления. Особняк и сад были буквально нашпигованы техническими устройствами, оберегающими от непрошеных визитеров. Муж Вильны, австралиец, был биржевым маклером. Специализировался на облигациях, именуемых на профессиональном жаргоне «бросовыми», — высокодоходных, но ненадежных. Три года назад муж Вильны попался на каких-то махинациях и теперь отбывал срок в тюрьме, а почти все его недвижимое имущество было конфисковано и продано. Осталась только «Вилла “Ананас”», первоначально приобретенная для матери Вильны. Старушка сбежала из Югославии незадолго до того, как эта страна распалась на пять ненавидящих друг друга частей и получила возможность выставлять на конкурс «Евровидение» пять песен вместо одной. В этом-то доме две женщины, мать и дочь, дожидались, пока Клайву скостят срок за хорошее поведение. После его освобождения семья планировала перебраться в Южную Африку. Пока же дамы удовлетворялись положением деревенских жительниц. Здесь они чувствовали себя спокойнее, ведь врагов у Клайва было немало. А в этом захолустье чужаков сразу замечают и беспардонно интересуются их намерениями.
Нед и Александра пару раз бывали в гостях у Вильны. Интерьер их ошарашил — ну и стиль, ну и цветовая гамма! Все подобрано словно в насмешку над внешним обликом дома, величавым и суровым.
— Настоящий турецкий гарем, — сформулировал Нед. — Вроде бы ничего зазорного в этом стиле нет — у каждого свой вкус. Но этот дом почему-то не позволяет воспринимать Вильну всерьез.
Всякому известно, что в английской деревне приходится учитывать наличие грязи, собак и велосипедов. Дома обычно обставляются старинной мебелью из сосны или дуба. Богатство принято скрывать. «Традиционный английский способ защиты от быдла», — говорил по этому поводу Нед. Отличить роскошь от нищеты способны только состоятельные знатоки. Даже миссис Эдвардс, экономка Вильны, приходя в магазин, жаловалась знакомым, что хозяйка с матерью совершенно не умеют себя вести. Только и знают, что пыль в глаза пускать. Не нашего круга люди.
Двери «Коттеджа» обычно не запирались — кто догадается, что висящая на облезлой стене картонка с вычурным росчерком — работа Пикассо; что старый деревянный ящик — сундук времен короля Якова, ведерко для угля — выковано из меди видным представителем «Движения искусств и ремесел»; а почерневшая задняя стенка камина — большая редкость, датируемая приблизительно 1705 годом? Зато дом Марии и Вильны с дорогими обоями и пышными шторами, с мягкими — садишься и тонешь — диванами, со шкафами из ореха и черного дерева, с бесчисленными статуэтками из золоченой бронзы, с выставленной напоказ дорогой аппаратурой буквально напрашивался на ограбление. И не просто на импровизацию деревенского дилетанта, а на продуманный, четко спланированный визит одного профессионального преступника к другому. И верно, в нем ведь живет семья Клайва Мэнселла.
Итак, Вильна, будучи «человеком не совсем нашего круга», лишь изредка допускалась в «Коттедж» — этот пуп местного светского общества, где радушно принимали большинство местных чудаков. Вильну не то чтобы игнорировали, но не привечали. На ланч ее приглашали часто, на обед — лишь изредка. Тот факт, что ее муж в тюрьме, не ставился ей в упрек — ведь он же блестящий финансист, а не какой-то обычный уголовник, к тому же почти наверняка его просто оклеветали. Так уверяла всех Эбби — ей нравилась Вильна, а еще нравилось сидеть у бассейна и наслаждаться звоном льдинок в огромном бокале с вульгарным коктейлем. Многие верили.
Александра отлично знала, что в глазах местных сплетников и сама не беспорочна. Это Неду, хоть он и переехал сюда совсем недавно, позволительно быть писателем и критиком. Профессия как профессия. Такие люди всегда здесь появлялись, сбегали из больших городов; первой ласточкой стал сам Томас Харди. Да и Александре в общем-то позволялось быть актрисой — но только неудачливой, позволялось быть бедняжкой, которая все еще надеется зачать ребенка, — так о ней стали шептаться с легкой руки секретарши доктора Мебиуса. Против Александры как дополнения к мужу никто ничего не имел до тех пор, пока ее можно было жалеть. Но едва, после премьеры «Кукольного дома», ей улыбнулось счастье, едва ее портрет появился в газетах, едва она сфотографировалась с принцессой Анной, — учтите, к тому времени Александра благополучно родила и, что еще хуже, сплавила ребенка на почти что круглосуточное попечение домработницы Терезы, — Александра прослыла выскочкой. Здесь ей не место — переезжала бы лучше в Суссекс.
