Более существенной (хотя также, безусловно, второстепенной) причиной игр вокруг ваучеров стало отвлечение людей от падения уровня жизни, хозяйственного хаоса и политической борьбы конца 1992–1993 годов. (До этого ту же самую роль сыграла приватизация квартир населением, достаточно эффективно отвлекшая людей от спровоцированного демократами, заранее объявившими о либерализации цен, ужаса последних двух с половиной месяцев 1991 года, которые сейчас любят демонстрировать в качестве доказательства неэффективности советской системы хозяйствования, хотя они если что и доказывают, так это исключительно невменяемость российских реформаторов.)
Ваучерная приватизация сыграла и исключительно значимую социальную роль. Начав формирование пусть даже еще очень примитивного, но уже полноценного фондового рынка и слоя фондовых спекулянтов, создав возможность при помощи скупки акций (в том числе у ничего не понимавших работников предприятий) устанавливать контроль за привлекательными активами, она тем самым начала стремительное формирование достаточно широкой и щедрой социальной базы либеральных реформаторов.
Однако победившие в 1991 году демократы пошли навстречу бизнесу не только в вопросе о владении государственными заводами, но и практически во всех остальных вопросах социально-экономической политики. Ведь их власть была исключительно слаба, государственный аппарат частью разрушен, а частью враждебен, и они остро нуждались в любой поддержке, и особенно со стороны бизнеса, который мог дать деньги, остро необходимые как для политической деятельности, так и для личного обогащения реформаторов.
В результате относительно сложные мероприятия, способствующие развитию страны и поддержанию уровня жизни, были, с одной стороны, непосильны реформаторам, а с другой — объективно сдерживая развитие спекулятивного бизнеса, грозили поссорить власть с ее единственной относительно надежной социальной опорой. Да и в целом сама направленность этих мероприятий опасно приближалась к практике только что уничтоженной Советской власти и потому была для абсолютного большинства реформаторов идеологически неприемлемой.
Все это обусловило последовательное проведение исключительно идеологизированной, жестокой и неадекватной социально-экономической политики, вызвавшей разрушительный политический кризис. Именно этот кризис в конечном итоге и покончил с демократией в России как системой, при которой государство в наибольшей степени учитывает (или стремится учитывать) настроения и интересы населения, а последнее способно принудить его к исполнению своих обязанностей.
Сегодняшняя российская государственность полностью сложилась именно в ходе расстрела Белого дома в октябре 1993 года, когда силовые структуры окончательно подчинились президенту и повязали себя кровью.
Но главное заключается в другом: в силу указанных особенностей своей политики российское государство сложилось без народа и помимо народа. В результате оно осталось с бизнесом один на один и уже в силу этого обстоятельства было обречено на полную и вопиющую неэффективность.
Безумная, безудержная раздача льгот (в том числе по импорту и использованию бюджетных средств), начавшаяся еще в 1991 году (когда российские власти перетаскивали в свою юрисдикцию заводы при помощи установления более низких, чем общесоюзные, налогов, разрушая тем самым финансовую базу противостоящих им союзных властей, а заодно и всего Советского Союза), достигла максимального размаха в 1993–1995 годах. При помощи предоставления льгот бизнесу, в то время преимущественно мелкому и среднему, государство пыталось превратить его в устойчивую политическую опору.
Однако уже в преддверии президентских выборов 1996-го и даже раньше — перед парламентскими выборами 1995 года — стало ясно, что политическая поддержка спекулянтов и бандитов не просто исключительно дорога, но и смертельно ненадежна.
Необходимо было создать крупный бизнес (которого тогда в стране просто не было: крупные корпорации советского времени, министерства и главки были разрушены), обладающий политической, финансовой и организационной мощью, достаточной для противодействия настроениям практически всего народа. Одновременно реформаторам надо было надежно привязать этот бизнес к себе, что требовало постоянства его финансовых потоков, их подконтрольности и относительной защищенности.
Решение этой задачи, ощущавшейся в начале 1995 года достаточно широко, было предложено самими бизнесменами и заключалось в проведении залоговых аукционов, практически даром предоставлявших бизнесу в собственность крупнейшие и наиболее прибыльные государственные предприятия, обеспечивавшие ему сногсшибательные прибыли и в то же время играющие большую социальную роль. Из-за последней развал этих предприятий был политически неприемлем для государства, что в условиях того времени относительно надежно защищало их владельцев от любых враждебных действий со стороны государства.
Благодаря тому что установленные сроки возврата залога государством на залоговых аукционах истекали после президентских выборов, в случае смены власти собственность могла быть изъята у новых хозяев практически без затрат со стороны государства, абсолютно легитимно и без каких-либо политических напряжений. В то же время откровенно грабительский характер залоговых аукционов, почти повсеместное нарушение даже весьма примитивных условий их проведения и массовое последующее невыполнение их формальных условий со стороны новых владельцев заводов, при всей легальности сделки, делавшие ее гарантированно нелегитимной, надежно обеспечивали лояльность новых собственников реформаторам неограниченно длительное время по завершении президентских выборов 1996 года.
Выбор самих этих новых собственников также был относительно разумен. К участию в залоговых аукционах допускались преимущественно крупнейшие банкиры: они обладали наибольшими финансовыми ресурсами (в том числе неофициальными), доказали свою минимальную управленческую эффективность и, как это сегодня ни смешно звучит, по сравнению с остальными российскими предпринимателями того времени руководили наиболее прозрачным и легальным бизнесом.
Расчеты государства блистательно оправдались: крупные банкиры, победившие в залоговых аукционах, стали верной политической опорой реформаторов и оказали им критически значимую поддержку на выборах 1996 года. Собственно, они их и выиграли (при том, что убедительную победу на них, как сейчас уже признано почти официально, одержал Зюганов, страшащийся власти и связанной с ней ответственности едва ли не больше, чем тюрьмы), и за это государству пришлось расплатиться с ними еще раз, после выборов. Тогда главным бизнесом стало разворовывание бюджета при помощи различных схем с использованием государственных ценных бумаг, проведением взаимозачетов и кредитованием расходов бюджета (хотя важным видом деятельности этих банков было и «высасывание» финансовых потоков предприятий, наиболее прибыльна была все-таки «работа» с бюджетными деньгами).
Результат этой вакханалии был закономерен — разрушительный дефолт и девальвация, впадение недееспособного руководства страны в шоковое состояние, глубочайший не только финансовый, но и идеологический кризис. Перед страной во весь рост второй раз за 90-е годы встал призрак полномасштабного хозяйственного коллапса.
